Воскресение и Жизнь
Шрифт:
Они утверждали, что душа не только бессмертна (факт, который человек ощущает в себе самом, наедине с рассудком, размышлением и совестью, без необходимости обращаться к науке и религии для убеждения), но и может стать видимой и осязаемой, доходя до того удивительного явления, что позволяет себя фотографировать обычным объективом, без специальных процессов, как любого человека; говорить, писать и беседовать с людьми, давать им утешительные или мудрые советы, направлять их в исполнении долга или предлагать прекрасные литературные страницы в прозе или стихах, простыми методами, доступными каждому, кто готов серьезно
В Англии уже существовало обширное собрание сведений об этом в книгах, архивах и частных изданиях, как и в обществах и клубах исследователей. Во Франции Алан Кардек, недавно скончавшийся (1869), оставил знаменитое собрание трудов, которое должно было обессмертить его как гениального кодификатора учений или духовных откровений, названных им самим "Спиритизмом". Эти труды, несущие столько знаний, утешения и надежд, должны были распространиться по всем уголкам мира, раскрывая кодекс, полностью основанный на самых передовых принципах морали и настолько подкрепленный позитивными научными фактами, что ни один академик и ни один философ не смогли бы опровергнуть его в свете разума, логики или самой науки.
Даже до России еще до 1875 года дошло громкое эхо этого грандиозного Спиритического Откровения через почтенную личность ученого — Александра Аксакова, — чье либеральное сердце и добрая душа стремились преодолеть суеверные предрассудки православной религии его соотечественников, как и жесткость интеллектуалов и ученых, чтобы популяризировать великую истину, представшую перед миром как признак подготовки новой эпохи знаний для человечества. А в Германии другой выдающийся ученый, великий физик Фридрих Цёльнер, поддержав усилия Аксакова, привлек к этому необычному движению другие известные имена в науке, а также мыслителей, обладающих благородными качествами сердца, образовав все вместе мощное течение истинных посвященных современного Психизма, решительно противостоя нападкам и спорам ученых-атеистов и материалистов, чья гордыня не позволяла разрушить очень личные мнения, которые они приняли в самонадеянности считать себя и ближних всего лишь животными, чья судьба, начавшись в колыбели, растворится в прахе могилы.
XI
Услышав от прокаженного Козловского об Александре Аксакове, Дмитрий Степанович Долгоруков пожелал с ним познакомиться. Спустя три дня после визита к этому странному последователю Учения, кодифицированного Алланом Кардеком, когда снег уже начинал свой ежегодный путь, он сел в большую крепкую карету, приспособленную для долгих путешествий, и отважился на приключение, готовый встретить возможные бури. С собой он взял Меланью, слугу Николая, дворецкого Симона и маленького Петерса, двоюродного брата Меланьи, к которому начал привязываться. Он отправился в Санкт-Петербург. Карл предоставил адрес известного спиритического мыслителя, и Дмитрий, не колеблясь, отправился на его поиски.
Однако, хотя снежные бури пока не внушали особого страха, холод продолжался вместе с дождями, заставляя их временами останавливаться в каком-нибудь городе или на почтовой станции, чтобы согреться, поскольку граф не мог слишком подвергать себя непогоде без нового ущерба для своего здоровья. Меланья несколько раз предупреждала его о неудобстве этого путешествия, ведь в России зима долгая, и, однажды начавшись, можно ожидать чего
— Да, нам следовало бы дождаться весны, Ваше превосходительство, чтобы предпринять столь длительное путешествие! Я боюсь за ваше здоровье… — не переставала предупреждать заботливая Меланья.
— Не называй меня превосходительством, я уже просил тебя об этом? Зови меня просто Дмитрием или Митей, как моя мать, или даже батюшкой. Разве я не называю тебя теперь матушкой?
— Да, батюшка, я послушаюсь. Но просто Дмитрий или Митя кажется мне дерзостью, на которую я не осмелюсь, — отвечала девушка с улыбкой, очарованная добрым расположением больного к ней.
Он оборачивался и, увидев прекрасную улыбку, которую прежде знал серьезной, тоже добродушно улыбался, и его брови расходились, придавая лицу jovial выражение.
Преображение Дмитрия за эти несколько дней было настолько необычным, что пока карета катилась под крики кучера, не перестававшего подбадривать лошадей на дороге, покрывавшейся снегом, она рассеянно созерцала сменяющиеся за окном замерзшие пейзажи и думала:
— Я ничего не понимаю. Что с ним произошло во время посещения больных? Словно в нем происходит возрождение. Я замечаю, что он стал более спокойным и приветливым. Он даже настоял, чтобы Петерс поехал с нами. И так плакал, вернувшись из дома прокаженного, что мое сердце сжалось. У меня еще не было случая расспросить Петерса и Николая. Но я обязательно расспрошу их, возможно, на следующей остановке для смены лошадей. Да, расспрошу…
— Я знаю, матушка, ты жалеешь, что поехала составить мне компанию. Может быть, ты устала и не хочешь разговаривать. Я был эгоистом, я знаю. Но как мне обходиться так долго без твоей заботы? Ведь я уже привык к ней? — воскликнул он внезапно, повернувшись и взяв за руку Меланью, сидевшую рядом с ним, и напугав Петерса, который, съежившись на заднем сиденье, хорошо укрытый двумя шерстяными одеялами, спокойно засыпал под тряску экипажа.
— Да нет же, я не устала! — ответила она, довольная его лаской. — Я просто думаю…
— О чем же ты думаешь, мой ангел, моя красавица? — прошептал он, чтобы Петерс не услышал.
Она взглянула на него удивленно, но еще более довольная:
— Об этом долгом путешествии в разгар зимы… Что мы будем делать в Санкт-Петербурге?
— Зима только начинается, моя дорогая. Мы едем навестить одного мудреца, который живет там, — ответил он и снова улыбнулся, придавая лицу светлое выражение, показывая ряд белых крепких зубов и вновь разведя брови.
— Мудреца… Какого мудреца?… — спросила она.
— Ты его не знаешь… Его зовут Александр Аксаков… Он тоже русский, — ответил он и отвел взгляд, приняв важный вид, словно продолжая про себя: "Эти разговоры между учеными и аристократами — тема только для образованных людей, таких как я, который постоянно читает и учится. Женщины ничего в этом не понимают, ведь они только и делают, что прихорашиваются или заботятся о своей избе.
Однако он определенно ошибался насчет Мелании Петровны, потому что она, естественно поправляя выбившуюся из-под платка блестящую прядь волос, просто ответила, удивив его: