Воскресение и Жизнь
Шрифт:
А он, Дмитрий Степанович, граф Долгоруков, тоже больной, но богатый и могущественный, обслуживаемый прекрасным и терпеливым ангелом, как эта девушка, которая сейчас заботливо находилась рядом с ним, пытаясь его подбодрить, был единственным, кто не мирился со своим положением, постоянно богохульствуя против Провидения! Он, Дмитрий, окруженный роскошью и богатством, слугами и покорными лицами — в то время как те, кого он посетил, жили в неудобстве и нищете — был единственным непокорным, кто забыл Бога и не признавал вокруг себя утешительные благословения, которые Небо посылало ему ежедневно как счастливую компенсацию за невзгоды неизлечимого больного! И он думал даже о жене Козловского, чья душа в зловещих метаниях страдала, будучи прикованной к компании чудовищного мужа, не имея возможности покинуть
И из-за всего этого он плакал! Плакал от сострадания к тем, кого навещал. Плакал от раскаяния, что никогда прежде не допускал мысли о существовании несчастных в худшем положении, чем он сам. Плакал от угрызений совести за богохульства, которые произносил с тех пор, как осознал себя больным, за черствость, с которой относился до сих пор ко всем, кто служил ему, и ко всему, чем владел и что было частью его существования.
И заснул он только под утро, всё ещё у камина, склонившись на дружеское плечо Мелании, которая нежно укачивала его, как это сделала бы его родная мать… в то время как на ветвях сосен и тополей накапливался первый зимний снег, окутывая парк белизной…
X
На следующее утро, не отдохнув как следует, он проснулся в своем инвалидном кресле и был очень удивлен, обнаружив себя склонившимся на грудь Мелании, которая со вчерашнего вечера сидела рядом с ним, пытаясь утешить его, видя, как часто он плакал. Он улыбнулся ей, проснувшись, нежно глядя на нее, но ничего не сказал. Пришел Николай для утренних процедур и почтительно спросил:
— Желаете отдохнуть в постели, Ваше Превосходительство?
— Да, я хочу отдохнуть в постели… Но сначала пообедаю здесь же.
Как всегда, Мелания прислуживала ему, скромно и внимательно. В это утро он впервые заметил блеск ее волос и нежный аромат роз, исходивший от них. Он обратил внимание на белизну ее рук, когда она подавала чай, и вспомнил руки своей матери, а затем отметил чистую грацию ее девичьих пальцев. И, украдкой глядя на нее, чтобы не показаться нескромным, он заметил ее мадонноподобный лоб и мягкость ангельского взгляда, которым она время от времени смотрела на него. Незаметный вздох вырвался из его груди, и луч тайной радости, подобный солнечному свету сквозь туманную мглу, осветил его сердце.
После обеда он сказал Николаю, который настаивал на том, чтобы он отдохнул в постели:
— Позови Федора Федоровича, нашего управляющего.
Тот появился час спустя, извиняясь за задержку, так как его не было дома, когда туда пришло сообщение, и опасаясь, что разговор будет касаться печального дела о сене, ржи и люцерне, экспортированных в Швецию. Он готовился, таким образом, к еще одному критическому эпизоду в своей истории управляющего усадьбой Голубого Парка. Однако Митя, казалось, даже не помнил о сене, ржи, люцерне и Швеции, поскольку не упомянул о них во время длительной беседы со своим мужиком. Он велел ему сесть напротив, предложил стакан горячего чая из своего серебряного самовара и сказал:
— Вчера я навестил Илью Петерова и прокаженного Козловского.
— Я знаю, Ваше Превосходительство. На десять верст вокруг только об этом и говорят… а также о визитах к Титу Жеркову и моему сыну Ивану позавчера.
— Я решил помочь им всем, насколько возможно, ведь они больны… и позвал тебя, чтобы мы договорились.
— Я весь внимание, барин.
— Позаботься, Федор Федорович, о том, чтобы дом прокаженного Козловского был отремонтирован… или нет! Тот дом вызывает у несчастного слишком болезненные воспоминания. Я хочу, чтобы для него построили другой дом на наших землях, ближе к усадьбе, чтобы мне было удобнее навещать его, с садом и необходимыми удобствами. И всё это с максимальной срочностью. Пока дом не построен, необходимо починить печь и устранить протечки в том доме, где он живет… и также позаботиться, чтобы он и его сиделка ни в чем не нуждались. Займись всем этим сегодня же, Федор Федорович.
— Займусь всем сегодня же, Ваше Превосходительство.
— Приставь двух наших крепостных жить в избе Ильи Петерова и прикажи обновить ее. Пусть эти крепостные обрабатывают земли, которые я ему дам. Пусть ухаживают за Ильей как сиделки,
— Распоряжусь, Ваше Превосходительство.
— Избу Тита Жеркова также следует отремонтировать. Один из наших крепостных с небольшой семьей будет жить с ним, чтобы ухаживать за ним, и также получит вознаграждение. Там есть одна или две десятины его прежней собственности. Я добавлю еще две или три для него. И пусть земли обрабатываются семьей, которая туда переедет, а урожай достается земледельцу… потому что Тит отныне будет содержаться за счет этой усадьбы. И пусть врач, который будет навещать Илью, навещает и его.
— Будет исполнено, барин.
— Что касается твоего сына Ивана (сердце управляющего забилось чаще, а его пытливые глаза впились в лицо Дмитрия, который говорил взволнованно, опустив глаза и глядя на половицы), он поедет в Германию или Францию для прохождения эффективного лечения. Он еще молод и, кто знает, может выздороветь? Позаботься об этом тоже, Федор. Я оплачу все расходы. Если хочешь, можешь сопровождать его… при условии, что назначишь себе замену на должность управляющего.
Управляющий поднялся, будто оглушенный. Он был бледен и дрожал. Он не понимал, что происходит с господином. Попытался горячо и пылко поблагодарить, но не смог. Хотел поцеловать ему руку, но Дмитрий уклонился. И поскольку слуга не находил слов, чтобы выразить охватившее его изумление, граф усадил его обратно и, подозвав Николая, продолжил:
— Зима только начинается. Еще есть время для многого, прежде чем она окончательно вступит в свои права. И до того, как снег завалит дороги, ты подготовишь наши чемоданы и большую карету для долгого путешествия. Мы отправимся в Санкт-Петербург.
И, повернувшись к Мелании, которая сидела в углу комнаты за вышивкой, добавил, чтобы удивить ее:
— Ты поедешь со мной, матушка. Я уже не смогу обходиться без твоего общества.
* * *
В то время во многих странах Европы, и особенно в Англии и Соединенных Штатах Америки, разворачивалось мощное движение по исследованию душ умерших, возможности их материализации в видимые и осязаемые личности, их изучению, познанию их природы и ведению с ними разнообразных бесед. Это движение охватывало практически все социальные слои. Выдающиеся ученые, естествоиспытатели, философы, поэты и писатели посвящали лучшие силы своего сердца и все возможности разума исследованиям этой трансцендентной науки, которая позволяла достичь таких триумфов, активно включаясь в изучение предмета. Правда, многие, если не большинство, приступая к исследованиям с предубеждением и заранее утверждая, что речь идет об утопии, недостойной Академий, — "утопии", которую они соглашались изучать лишь с целью опровержения теорий, считавшихся ими ложными, и разоблачения обмана, — не были готовы к великому состязанию из-за отсутствия искренности и беспристрастности, необходимых в данном случае, и рассматривали трансцендентные явления с той же небрежностью, с какой наблюдали бы "за скачками или маскарадом в Опере". Но были и другие — действительно серьезные исследователи, искренние искатели, придерживавшиеся строгих принципов исследования и анализа, свободные от ужасных научных предрассудков, которые обычно отвергают истину, когда не находят ее в рамках своих институтов.
Такие личности, как Уильям Крукс, ученый, прозванный "королем физики" в просвещенной Англии; как заслуженный профессор химии Пенсильванского университета, изобретатель и ученый Роберт Хэйр; как выдающийся доктор Роберт Дейл Оуэн, который долгое время был послом при неаполитанском дворе и социальным реформатором; а также знаменитый судья Эдмондс, председатель американского Сената, — все из Соединенных Штатов Америки; как Эжен Ню, известный писатель, и Камиль Фламмарион, не менее известный астроном, из Франции; гении литературы, такие как Виктор Гюго, и Викторьен Сарду, знаменитый драматург, также из Франции, и многие другие мыслители, известные во всем мире своими высокими моральными и интеллектуальными качествами — столь многие, что мы не смогли бы назвать их всех, — помимо Алана Кардека и его учеников, уже представили миру результаты своих исследований после настойчивых поисков и изнурительных трудов.