Воспоминания мёртвого пилота

Собещаков Юрий Михайлович

"Командир корабля, после набора эшелона маршрутного полёта говорит своему правому лётчику:

– У нас появилась новенькая девушка, пойду её попробую.

Через несколько минут, вернувшись на свое рабочее место, с неудовольствием замечает:

– Ничего особенного, моя жена лучше.

После этого поднимается второй пилот и говорит:

– Теперь пойду я попробую.

И вернувшись назад, примерно через такой же промежуток времени, заявляет:

– Ты прав, командир, твоя жена лучше".

Штурман скривился как от зубной боли и сказал:

– Этот анекдот с "бородой".

– Что значит с "бородой"?
–

спросил Серёжа.

– Это значит, что тебя ещё и в проекте не было, когда его уже знала вся лётная братия, - сказал я и добавил.
– А ты Серёжа, знаешь последний врачебный анекдот?

– Расскажи, Валера, - попросил штурман - Твои анекдоты всегда свежие, не сравнить с праваковскими.

"Выходит врач в родильном доме к отцу новорожденного с ребёнком на руках, - начал я.
– Молодой папаша руки к нему на встречу протягивает, а врач берёт малыша за ноги и как даст его головой об угол стены, аж мозги в разные стороны разлетелись. Отец от таких впечатлений хлоп и в обморок, а врач даёт ему нашатырный спирт понюхать и говорит: "Не переживай ты так. Я пошутил. Он мёртвый родился".

– Это что, намёк?
– спросил мой помощник.

– Нет, это прямая угроза. Будешь на командирских жён гадости говорить, поступлю с тобой так же, как врач с младенцем, а командованию скажу, что ты такой убогий и был.

Задел меня Сергей за живое своим невинным анекдотом. Моя молодая жена живёт в шестидесяти километрах от меня, приезжает только на субботу и воскресенье ко мне в гости, а чем занимается с понедельника по пятницу? Это одному богу известно. Хотелось надеется, что не тем же, чем и я.

Прогнал от себя прочь грустные мысли. Пора было снижаться и думать, как остаться на два-три дня в Москве. Хотелось бы увидеться с подружками-инженершами, которых мы так удачно встретили месяц назад под Ленинградом.

Нагнулся к уху борттехника и говорю шепотом, чтобы не слышали остальные:

– Гена, нужно что-нибудь сломать на самолёте, нам с Вадимом позарез необходимо пару дней в столице побыть.

Рыбников задумался и тихо ответил:

– Подошло время резину колёс менять, мы планировали это сделать сразу после возвращения на базовый аэродром, так проведём замену в Москве. Нам-то, какая разница. Ты на посадке тормозни посильнее, вот тебе как раз три дня и будет. Пока нам покрышки со склада привезут, да пока мы старые снимем, а новые поставим, море времени уйдёт. Только ты, пожалуйста, остальных ребят мне в помощь оставь.

Я кивнул ему в знак согласия.

Подведя самолёт по чуть завышенной траектории я приземлил его на бетон аэродрома. Одновременно с торможением винтами двигателей полностью зажал тормоза колёс. Стрелок, сидящий со своими пушками в хвостовой кабине, доложил:

– Колёса дымят, и чёрные следы за нами тянуться.

Отпустил тормоза. Нельзя было допустить взрыва даже одной покрышки. Тогда простой установкой новой резины мы бы не отделались. Замена барабана колеса, уже считается авария на посадке, и инженеры меня так просто не отпустили бы.

Успешно дорулив до стоянки прилетающих экипажей, я доложил встречающему нас представителю инженерной службы о необходимости проведения технических работ и ушёл в штаб подавать заявку на вылет во вторник.

О том, как я буду оправдываться в Артёме после возвращения на родную базу, думать сейчас не хотелось. Но мысли об этом настойчиво лезли в мою голову. Особенно тяжёлый разговор

мне предстоял с замполитом полка.

Он невзлюбил меня с первой нашей встречи. Я был единственный из командиров кораблей, кто отказался писать рапорта о поведении каждого члена экипажа на внебазовых аэродромах после возвращения из командировок. Леонид Иванович придумал эту замаскированную форму доносов давно. Некоторые командиры, не желая "подставлять" своих подчиненных, отделывались формальными отписками, а те, кто хотел получить продвижение по службе или внеочередной рейс за границу, старались описать всё происходившее до мельчайших подробностей, иногда добавляя от себя даже то, чего не было. Подполковник Скворцов держал нити управления полком в своих руках, абсолютно справедливо полагая, что тот, кто владеет информацией, владеет реальной властью.

Причиной моего отказа, как это ни покажется странным, была не моя внутренняя порядочность, этим я не отличался, а простой жизненный расчёт. Я не видел личной выгоды от сближения с замполитом. За границу меня посылать не собирались из-за запятнанного прошлого, повышать в должности было рано, потому, что я был для этого слишком молод, но и понизить до второго пилота не могли, пока было не за что. Поэтому, чувствуя временную стабильность своего служебного положения, я решил разговаривать с ним без заискивающих нот в голосе.

Желая сломить моё упорство, Леонид Иванович пригласил меня однажды на "дружескую" беседу и сказал:

– Есть информация, Валерий Сергеевич, что Вы в командировках ни одной юбки мимо себя не пропускаете. Спите с кем попало.

Ожидая от меня реакции на свои слова, он сделал небольшую паузу. Я задумался, переваривая услышанное и наскоро принимая решение: какую линию поведения занять. Собственно говоря, пути было два: отшутиться или напасть в ответ. Своими следующими словами он отрезал мне и себе путь мирного сосуществования.

– Я ведь могу твоему тестю позвонить, - перешёл он на неофициальный язык.

– Заодно расскажи, как ты организовал перевозку красной икры из Южно-Сахалинска в Воронеж, - ответил я.
– И не забудь доложить контрразведчикам, сколько вы заработали денег на её перепродаже.

– Как ты смеешь со мной так разговаривать, капитан?

– Ничего, замполит, потерпишь. Как терпела тебя, старого козла, Света Мухина, когда ты разложил её пьяную на пассажирских креслах, пролетая над Охотским морем. Или Оля Морозова, удовлетворяющая тебя на заднем сидении "Волги", в твоем гараже. Сколько раз она навещала тебя там, пока ты не продвинул её мужа в очереди на получение квартиры? Ты, вот что лучше сделай, подполковник. Перед тем, как набрать номер телефона моего тестя, сначала позвони своей жене и всё это ей расскажи, а потом позвони начальнику политотдела флота и повтори всё то же самое.

Лицо его покрылось красными пятнами. Он очень хотел накричать на меня. Но вместо этого как загнанный в угол змей прошипел:

– Иди, Григорьев, но помни, я тебе этого не забуду.

У меня на языке крутился ответ: "Я тоже". Но я промолчал. Можно было подлить масла в разгорающийся пожар "локальной войны", например, сказать ему, что мне известно о том, как руководство полка разворовывает противообледенительный спирт, или о том, какие взятки даются экипажами за выгодные в финансовом отношении командировки и многое другое. Вместо этого я решил приберечь свои знания на более подходящий момент.