Воспоминания мёртвого пилота

Собещаков Юрий Михайлович

Раздевшись до трусов и развесив на спинках стульев постиранное бельё, мы с Вадимом уселись перед телевизором пить чай с печеньем. Не успели мы выпить по первому стакану, как в наш номер, без предварительного стука в дверь, ворвался экипажный радист Коля Оноприенко и с порога выпалил:

– Командир, мы таких классных баб в пивном баре "сняли".

– Ух, и жаргончик у Вас, товарищ прапорщик. Выражаетесь прямо как настоящий сутенёр, - шутя, сказал штурман.

– Погоди его ругать, - вступился я за Николая.
– Во-первых, за находчивость объявляю тебе благодарность, а во-вторых, чего ты тут стоишь? Веди их скорее.

Радист пулей вылетел

за дверь. Оставшись вдвоём мы быстро надели брюки, натянули на себя мокрые форменные рубашки и комнатными тапочками скрыли отсутствие носков. Только я и штурман закончили одеваться, как открылась дверь, и в номер вошли так называемые "бабы".

Их появление привело всех участников этой сцены в лёгкое замешательство. Мне было двадцать семь лет, штурману двадцать девять, технику чуть больше тридцати, радисту двадцать пять, а второму пилоту двадцать два, средний возраст мужской половины компании с трудом дотягивал до двадцати шести лет. А им четверым, стоящим на пороге и не решающимся наконец-то войти к нам в гости, в среднем было около сорока. Возрастной дисбаланс был виден невооружённым глазом. Но отступать было уже поздно, и я пригласил их войти.

Властность наших красавиц мы ощутили почти сразу. На диване сидели лидеры профсоюзных организаций машиностроительных предприятий Советского Союза.

Устав от многочасовых заседаний, слетевшиеся со всей страны на ежегодную конференцию председатели профкомов решили отдохнуть в баре, где их и встретила наша "молодая гвардия". Очевидно, радист с правым лётчиком сказали им, что командир и штурман по возрасту старше их, и женщины ожидали увидеть ну, если не своих ровесников, то хотя бы мужчин в возрасте от тридцати пяти до сорока лет, а сейчас перед ними сидели просто дети и дети старшего возраста. Это был сюрприз. Приятный он или нет, решить они не успели. Я предложил всем выпить за знакомство.

– Меня зовут Женя, - сказала одна из гостей и протянула руку для пожатия.

– А что мы будем пить, мальчики?
– с ехидством в голосе спросила она после того, как все участники "встречи на Эльбе" назвали свои имена.

– Как всегда, чистый спирт, девочки, - в тон ей ответил Вадим.

Я толкнул его в бок локтем и шепнул:

– Не хами, а то обидятся и уйдут.

Но этих женщин обидеть было трудно. Они пили спирт, закусывая его рыбными консервами не уступая нам в количестве выпитого. Вскоре мне стало казаться, что не такие уж они старые коровы, как это виделось сначала. Я решил сделать две вещи: первое, для сокращения разницы в возрасте и выравнивания количества мужчин и женщин, выпроводить из нашего номера правого лётчика, и второе, заменять спирт в своём стакане водой.

С Серёжей возникли небольшие трудности. Будучи уже хорошо пьяным, он не хотел уходить. Я объяснял ему шёпотом, стоя у дверей, что он годится этим тёткам в сыновья.

– А ты?
– упрямился он.

– В младшие братья, - не желая обострять скандал, отшутился я.

Он обнял меня за плечо и примирительно сказал:

– Желаю удачно переспать с этими сёстрами.

Вторая задача решалась гораздо легче. После того, как Сергей ушёл, я подменил недопитый стакан со спиртом на стакан с водой. Подмены никто не заметил. В том числе и наш борттехник. Когда пришла его очередь говорить тост он поднялся с дивана держа в руках два стакана спирта. Свой и мой. Красноречием Гена не страдал. Произнес гусарское: "За прекрасных дам", осушил свой стакан и будучи абсолютно уверенным, что его обожжённое горло наконец-то получит некоторое облегчение,

залпом запил его моим. Затем медленно повернул голову в мою сторону, пристально посмотрел мне в глаза, грязно выругался и рухнул между диваном и столиком. Наступила неловкая пауза. Женщины уставились на него в недоумении пожимая плечами, а мы с Вадимом и Николаем утащили борттехника в спальню.

Этот нелепый эпизод был хорошим знаком для всех. Никого не пришлось уговаривать перейти от пьянки к танцам. Васильев и Оноприенко, пригласив понравившихся им женщин, медленно закружились в центре зала нашего трёхкомнатного номера "люкс". Я остался сидеть на диване, не зная кому из двух оставшихся "красавиц" отдать предпочтение. Обняв обеих за плечи, я наслаждением ощущал, как их руки заскользили по мне, расстёгивая всё, что имело пуговицы.

Недолго потанцевав, Вадим взял свою подругу за то место, где у женщин более молодого возраста бывает талия, и увлёк её в кабинет. Только количеством выпитого им спиртного можно объяснить то, что он не обратил внимания на стеклянную дверь, разделяющую нас. Когда штурман сел в кабинете на стол, радисту стало не до танцев, и он устроился на пол перед диваном, чтобы наблюдать, как развернутся события в кабинете.

Больше обращая внимание на поцелуи, покрывавшие моё тело с двух сторон, чем на Васильева, я пропустил тот кульминационный момент, когда в кабинете всё пошло не так, как планировалось Вадимом. Наташа стояла на коленях перед столом и, положив руки на ноги штурмана, содрогалась всем телом. Сначала я даже не понял, что это он с ней делает, но, увидев беспомощное, растерявшееся лицо друга, чуть не упал с дивана от хохота. Женщину выворачивало наружу. В считанные секунды на ногах и ещё влажной от стирки рубашке моего друга оказалось всё съеденное и выпитое ею за вечер. Я подумал, что штурман ожидал от этого уединения более приятных ощущений.

Мои спутницы вскочили с дивана и увели Наташу в свой номер. Васильев, проклиная всех женщин на свете и показав нам с Николаем кулак, принялся наводить порядок в комнате. А когда он зашёл в зал, мы, продолжая тихонько смеяться и желая добить его своим дружеским презрением, пальцами зажали себе носы. Со словами: "Да ну вас", он ушёл в комнату, где спал Рыбников.

Я превратил диван, на котором сидел, в огромную кровать и сказал Оноприенко:

– Коля, позвони тёткам и скажи, что мы с тобой их ждём. Да проветри после Васильева кабинет, тебе там спать.

Ожидая с минуты на минуту возвращения гостей, я лег, не раздеваясь, поверх одеяла на диван, и попытался вспомнить, как скучно я жил на Камчатке. Потом вспомнил, что вытворяла со мной Мухина во Владивостоке, и вдруг понял, что я уснул, а кто-то, раздев меня, делает со мной сейчас то же самое. Разница была лишь в том, что искусниц было две, а это значит, что спать мне сегодня не дадут.

В шесть утра в дверь номера осторожно постучали. Прикрыв своё голое тело простынёй, я получил из рук посыльного матроса пакет.

– Что пишут, Валера?
– спросила Галя.

– Пишут, что на твоём Горьковском автозаводе во время пожара сгорели все профсоюзные путёвки в сочинский санаторий на всё предстоящее лето, - ответил я, укладываясь в постель между женщинами.

– А про Челябинский тракторный там ничего не пишут?
– спросила Лена и нежно поцеловала меня.

– Пишут, - прошептали мои искусанные за ночь губы.
– И про тебя лично тоже.

– А что?
– продолжая соревноваться с Галей за обладание большей частью моего тела, спросила она опять.