Воющие псы одиночества

Маринина Александра

–  А я как же? Я же с ума сойду, переживая за него…

–  А ты не сходи. И не переживай. Это был твой собственный выбор: страдать от жалости к брату. Или уважай свой выбор, скажи себе: это мой собственный выбор, никто меня не заставлял страдать, я сама себе это выбрала, я это люблю, мне это нравится, и я буду жить с этим всю жизнь, или скажи себе: нет, мне это не нравится, я этого не люблю, это был ошибочный выбор, и больше я его не делаю. Или - или. Твой брат сделал свой выбор - страдать. И он с этим живет и никому, как я понимаю, не жалуется. Ведь не жалуется?

–  Да нет, - подтвердила Аля, - не жалуется.

–  Вот видишь. Он сделал свой выбор и уважает его. И ты прояви уважение.

Это тебе со стороны кажется, что брату плохо. А ему-то как раз отлично. И не нужно за него переживать. Человек, который сделал такие деньги, как Андрей, уж как-нибудь понимает, что ему нужно в жизни и чего не нужно, можешь мне поверить. Не надо за него думать. Ты за себя думай.

–  Но я не могу перестать его жалеть, Наджар, - жалобно проговорила Аля.
– Он для меня навсегда остался маленьким птенчиком, ласточкой моей, котенком. Что я могу с собой поделать?

–  У-у, Элка, вот с собой-то мы как раз можем сделать все, что угодно. Это с другими людьми мы не можем ничего сделать, да и не нужно это, а с собой - все, что угодно. Ты хочешь перестать его жалеть или не хочешь?

–  Хочу, конечно.

–  Не ври, - он строго посмотрел ей в глаза.
– Ты хочешь совсем другого. Ты хочешь, чтобы твой брат вел себя так, чтобы тебе не было его жалко. Вот чего ты на самом деле хочешь. Ты хочешь, чтобы кто-то, в данном случае - твой Андрюша, что-то для тебя делал. А я тебя чему учил? Что никто не обязан ничего для тебя делать. Человек существует на этом свете вовсе не для того, чтобы быть кому-то приятным и удобным. Научись уважать людей такими, какие они есть сами по себе, безотносительно к тому, удобно тебе это или неудобно. Андрей - такой, какой он есть, - тебе неудобен, хоть ты его и любишь до безумия. Так это, девочка моя, твои личные проблемы. Это тебе неудобно, понимаешь? А ему отлично. И тебе надо не с Андреем что-то делать, а с собой, со своим отношением к нему. Перестань хотеть от брата, чтобы он вел себя и жил так, как тебе приятно. Начни хотеть от себя самой. Загляни в себя поглубже и спроси, действительно ли ты хочешь перестать его жалеть или нет? И если да, то просто перестань. И все.

–  Думаешь, это так просто?

–  Я не думаю. Я знаю. Знаю, что это невероятно трудно. Но жить постоянно в жалости к человеку и в страхе, что его что-то может расстроить, точно так же трудно. У тебя есть выбор, Элка. Или одна трудность, или другая. Кстати, нам ехать-то не пора?

Она посмотрела на часы. Без четверти час. Пожалуй, пора.

Машина - темно-синие «Жигули» с тонированными стеклами - стояла напротив соседнего подъезда.

–  Сама за руль сядешь?
– спросил Назар Захарович.

Аля отрицательно покачала головой.

–  Давай лучше ты. Знаешь, меня так давно никто не возил… Всегда сама за рулем, всегда всех везу. И вообще, всегда сама… Надоело.

–  Это правильно, - скрипнул усмешкой Бычков.

К дому, где жили Лозинцевы, они подъехали через двадцать минут. И сразу увидели Дину. Девушка медленно шла вдоль дома, дошла до угла, развернулась и пошла в обратную, сторону. Прошла мимо машины, в которой сидели Аля и Назар Захарович, дошла до противоположного угла, снова развернулась…

–  Чего она тут ходит?
– спросил Назар Захарович.
– Ждет кого-то?

–  Сама не пойму. Давай еще посмотрим. Может быть, кто-то должен подойти, и дальше они пойдут вместе.

Но ничего не происходило. Время шло, Дина ходила, взад-вперед вдоль дома, иногда заворачивала за угол и снова появлялась минут через пять-семь, на часы не смотрела, по сторонам не оглядывалась, так что совсем не похоже было на то, что она кого-то поджидает. Постепенно походка ее становилась все более грузной - она явно устала.

–

 Наджар, - вдруг потрясенно прошептала Аля, хватая его за руку, - она никуда не ходит. Она просто гуляет по ночам. Рядом с домом, потому что страшно. Господи, бедная девочка! Она так хочет, чтобы ее любили, чтобы на нее обратили внимание, чтобы за нее волновались, заботились о ней! Она ходит в жутких балахонах, слушает чудовищную музыку и несет мистическую ересь не потому, что ей это нравится, а потому, что хочет привлечь к себе внимание Андрея. Пусть бы он начал волноваться, разбираться, что это за учение она проповедует, вести с ней душеспасительные беседы об опасности сект. Пусть бы ругался, запрещал, орал, да все, что угодно, только проявлял бы свое небезразличие к ней. Она так понимает любовь. Сейчас поздно, разбираться, откуда у нее в голове такие представления появились, надо просто с этим считаться. Любит - это когда обращает внимание и беспокоится. Все остальное называется «не любит». А Андрей не обращает внимания и не беспокоится, потому что ему не до этого, ему надо деньги зарабатывать. Я обращаю внимание, но молчу, беспокойства не проявляю, и главное - Андрею не говорю, чтобы его не волновать. А для Дины это означает «не любит». Тогда она стала уходить по ночам. Чтобы хоть как-то заставить Андрея переживать за себя. Но она делает это достаточно тонко, то есть не уходит, пока отец не уснет, давая тем самым мне понять, что хотела бы от него это скрыть. А я, как дура, на это повелась и действительно ничего ему не сказала, чтобы он не расстраивался. Она боится, что я увижу, как она ходит вокруг дома, и пойму, что в ее поведении нет тайны и вообще ничего тревожного, поэтому исчезает, когда меня нет, и старается вернуться до моего прихода, но так, чтобы я непременно заметила, что она уходила. А позавчера она испугалась, что я видела, как она тут вышагивает… Боже мой, Наджар, ну почему я такая дура, а? Почему я такая слепая? Почему не вижу очевидных вещей?

Аля не замечала, что по ее лицу катятся слезы.

–  Ведь я понимала, что Динка боится остаться одна, но я думала, что она хочет всех нас зажать в кулак, чтобы мы дернуться не могли. А она всего-навсего хочет обратить на себя внимание…

–  Погоди, - Назар Захарович ласково сжал ее плечо, - ну Элка, ну хватит рыдать-то! У меня идея появилась.

–  Какая?
– всхлипнула Аля.

–  Хочешь, я с ней поговорю?

–  С кем? С Динкой?

–  Ну да. У нее зрительная память хорошая?

–  По-моему, нет, - Аля немного успокоилась и уже не плакала.
– Во всяком случае, Инну Шустову она начала идентифицировать, наверное, раз на пятнадцатый, а то и двадцатый. А до того не узнавала.

–  Знаешь, я заметил, она посторонним людям в лицо не смотрит, - задумчиво произнес Назар Захарович.
– Вот когда мы у вас были, я у нее насчет фотографий спрашивал, потом еще в комнату к ней заходил, так она мне ни разу в глаза не посмотрела. Уставится в сторону и отвечает сквозь зубы. А с домашними она так же себя ведет?

–  Нет, - удивилась Аля. Надо же, она никогда не обращала внимания на то, как Дина ведет себя с чужими. А Назар сразу заметил.
– С нами она нормально разговаривает, да еще так в глаза вопьется - хоть беги. Интересно, почему?

–  Маленькая потому что, - усмехнулся Бычков.
– Помнишь, как детки маленькие в прятки играют? Зажмурятся и думают, что раз им темно, то и другим тоже. Раз они никого не видят, то и другие их не найдут. Твоя племяшка с ума сходит от собственной некрасивости и подсознательно хочет, чтобы ее лица никто не видел. Вот и отводит глаза. Так это я к тому веду, что она меня вряд ли узнает, особенно в темноте. Так что случайного прохожего я вполне могу изобразить. Хочешь?