Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

Юдовский Михаил Борисович

– А сам-то чего посредине стоишь? – спросил я у него. – До сих пор не определился?

Зазывала осекся.

– Зайдешь пописать – войду следом и определюсь, – буркнул он. После чего принялся выкрикивать по новой: – Не проходим мимо! Мальчики налево, девочки направо…

– Это что, – сказал мне Ярик. – Я вот, когда служил, был в увале в Москве, так там на фасаде одного платного туалета сразу три двери обнаружил. С табличками. На левой «М», на правой «Ж», а на средней «Администрация». Честно тебе скажу, не удивился.

Я всегда подозревал, что за всякого рода администрациями водятся некоторые странности. Ну что, в кафешку?

– А смысл? – ответил я. – Тьма народу, не то что познакомиться – присесть негде. Поищем местечко поукромней.

Мы спустились в переход, пересекли многолюдную «Рулетку» с едва начинавшими в ту пору закипать на ней политическими страстями и углубились в одну из отходящих от нее лучами улиц. Внезапно Ярик остановился.

– Слушай, – сказал он, – я понял, в чем наша проблема.

– Ты в глобальном масштабе? – поинтересовался я. – В общечеловеческом?

– На такую ерунду у меня нет времени. Я конкретно о нас. Мы слишком похожи на остальных. Мы сливаемся с толпой. Нужна изюминка.

– Тебе, Ярик, нужен целый фунт изюма.

– Очень смешно. У меня, кажется, есть идея. Ты ведь в инязе учишься, английский преподаешь…

– Это карается законом?

– Помолчи. А что, если мы выдадим тебя за американца?

– В каком смысле «выдадим»? – не понял я. – Что это за извращенное сводничество?

– Ну то есть будем говорить, что ты – американец.

– Я – американец?

– Конечно. Типичный. А я – скромный переводчик при твоей особе, – смиренно добавил Ярик.

– Ты – переводчик? Ты хоть знаешь английский?

– В пределах средней школы.

– Я бы даже сказал – усредненной.

– Ах, да какая разница! Если что – ты немного говоришь по-русски. Правда, с жутким акцентом. Ты пойми, все девчонки обожают иностранцев. А уж американцев и вовсе считают то ли полубогами, то ли инопланетянами. А тут – нате вам – живой янки-дудль в натуральном виде. Как тебе идея?

– Идея, – сказал я, – настолько дурацкая, что определенно мне нравится.

– Отлично! – обрадовался Ярик. – Только надо будет сперва потренироваться на нейтральной территории, а там уж можно выходить на тропу войны.

– На нейтральной территории – это где?

– Да хоть здесь. – Ярик указал на маленький домик с мезонином, уютно расположившийся в переулке под шелковичным деревом. У входа в домик висела табличка на украинском языке: «Лiтературно-меморiальний будинок-музей Тараса Шевченка».

– Глупее ничего не мог придумать? – хмыкнул я.

– А что? Представляешь, заходим, а там сидит гарна украйиньска дивчина в сорочке-вышиванке, на голове венок с цветными ленточками…

– Ладно, – я махнул рукой, – пошли.

Гарной дивчины внутри музея не обнаружилось. Вместо нее в небольшом полутемном фойе сидела бабушка в расшитом цветами

селянском платке, перед нею стояла большая расписная кружка с чаем, а в руках она держала лист бумаги, покрытый неряшливыми каракулями.

– Добрый день, – учтиво поздоровался Ярик.

Бабушка оторвалась от чтения и подняла на нас немного близорукие глаза.

– Hi! [57] – бодро произнес я, пытаясь изобразить голливудскую улыбку. Кажется, улыбка получилась не слишком ослепительной.

– Здрастуйтэ, – отозвалась бабушка. – То вы до музэю прыйшлы?

– Так, – важно ответил Ярик.

– А цей? – Бабушка кивнула на меня. – Я щось нэ зрозумила, що вин такэ сказав.

– Он поздоровался, – объяснил Ярик и, зачем-то понизив голос, добавил: – Он американец.

– Брэшешь, – сказала бабушка.

– Шоб я здох! – заверил ее Ярик.

Бабушка глянула на меня.

– Амэрыканэць? – спросила она.

Я чуть было не ответил: «Шо?» – но, вовремя взяв себя в руки, улыбнулся по новой и произнес:

– I beg your pardon? [58]

– Кажу – амэрыканэць?

– Oh, American! Yes [59] .

Я и в самом деле выглядел стопроцентным американцем: на мне были самопальные джинсы «Wrangler», польские кроссовки и небесного цвета эстонская рубашка с темно-синим узором.

– Амэрыканэць, – покачав головой, повторила бабушка. – Маешь сурпрыз… И що вин тут робыть?

– Та ничого, – отмахнулся Ярик. – Приехал в Киев, ходит, глазеет, а я его сопровождаю. Устал уже как собака, все ноги исходил, а он, сволочь тупоголовая, все никак не насмотрится.

– Shut up, you fucking asshole [60] , – с обаятельнейшей улыбкой изрек я.

– Говорит, как ему нравится наш город, – перевел Ярик.

– Город у нас гарный, – гордо сказала бабушка. – Дуже гарный. Сама я, правда, у Броварах живу, щоранку на роботу йиду. – Она выразительно глянула на меня.

– Pardon? – Я снова улыбнулся, чувствуя себя идиотом.

– Кажу, у Броварах живу. – Бабушка повысила голос. – Чув? Бро-ва-ры!

– Зачем вы на него кричите? – удивился Ярик. – Он ведь иностранец, а не глухой.

– Иностранэць, – вздохнула бабушка. – Амэрыканэць… От внук мий у армийи зараз служить, пыше, що захыщае Батькивщыну от ворогив. От кого ж вин йийи захищае, якщо воны вже тут?

– Та ладно, – примирительно заметил Ярик. – Какой он ворог? Обычный себе американец.

– Ось, лыста вид нього чытаю, – не слушая Ярика, продолжала бабушка. – Пыше, що згадуе нашу хату, и садочок, и яблуню у садочку, и яки на ний яблучка рослы – гарнэньки, румъяни, смачни. Вышлы мэни, пыше, бабулю, оти яблучка з нашойи яблунькы. Покуштую яблучка и хату нашу згадаю, и садочок биля хаты, и яблуню у садочку… И сальця домашнього вышлы. А як чэрэз яблучка сальце у посылку нэ влизэ, то ты, пышэ, бабулю, повыкыдуй звидты оти яблука и просто сала вышлы, бо дуже йисты хочэться…