Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)
Шрифт:
– А выше?
– А выше – сотрудник пожарной охраны.
– Понятно, – сказал старший. – Шутник. Как зовут?
– Миша.
– Майклом его зовут, – не удержался Ярик. – Он действительно американец.
– Повезло. – Старший извлек из кармана бутылку. – Ну-ка, молодежь, подвиньтесь. – Он присел, так мощно двинув задом, что едва не впечатал сидевшего у окна Ярика в стенку плацкарты. – Видал? – снова обратился он ко мне. – Коньяк. Лучший советский коньяк. «Белый аист». Понимаешь?
– Понимаю, – ответил я. – Молдавский.
Старший
– Сечешь, американец. Майкл, значит? А я – Виктор Богданович. Можно просто – Витя. Ну, подставляйте стаканы.
Коньяк зажурчал по стаканам золотисто-коричневой струйкой.
– Первый тост – за встречу, – объявил Витя. – За знакомство, значит. Такая у нас традиция. Понимаешь?
– Понимаю, – снова ответил я.
– Молодец, американец. Пьем до дна. Не дрейфь – мы тебя научим пить по-русски.
– Спасибо, – сказал я.
Мы выпили.
– Неплохо, – похвалил меня Витя. – Для американца – очень даже неплохо.
– Правда? – зарделся я.
– Правда. У вас там, в Америке, я слыхал, наперстками пьют.
– Если бы наперстками, – вздохнул я. – Глазными линзами. Капнут на линзу из пипетки и слизывают языком.
– Варвары, – заявил Витя. – Повторим, американец. Между первой и второй перерывчик небольшой. Такая у нас поговорка. Традиция у нас такая. Понимаешь?
– Витя, не факай мне мозги, – сказал я.
Темненькая Леся и светленькая Тася хихикнули.
– Грубишь? – Витя косо глянул на меня. – Я слыхал, что вы, американцы, жутко… как это называется....
– Раскрепощенные, – подсказал Ярик.
– Во-во! – кивнул Витя. – Хамы. Ладно, на вашу раскре… раскрепощенность у нас свое оружие с винтом найдется. Напою я тебя, американчик. Так напою, что ты наутро пожалеешь, что на свет родился.
– Рискни, – пожал плечами я.
– Майкл, – робко спросила меня темноволосая Леся, – а как ты из Америки в Союз попал?
– Сейчас, – ответил я. – Хлебну еще одну – и поведаю.
– Поведаю… Какое необычное слово. – Леся улыбнулась. – А я сразу обратила внимание, что ты с акцентом говоришь.
– Да? – усмехнулся я. – Интересно, с каким?
– С легким. Почти незаметным.
– Ладно, – сказал я, – пусть будет с акцентом. Но только с очень-очень легким. Разливайте там.
Настал черед следующей бутылки, которую наш сосед Серега расплескал по стаканам.
– Рассказывай, Майкл.
– Да история, в общем-то, обыкновенная, – пожал плечами я. – Мама из Бостона, папа из Киева. Познакомились…
– Где познакомились?
– В Рейкьявике, – ответил я, подумав. – На симпозиуме по защите бактерий от человеческого иммунитета. Они у меня микробиологи, родители в смысле…
– Как интересно! В Рейкьявике… А дальше?
– А дальше – влюбились друг в друга. Так влюбились, что обоим не то что не до бактериий – не до иммунитета сделалось. И вот, прямо в Рейкьявике… Я
– Все, – заверили меня.
– Отлично. В общем, симпозиум закончился, они разлетелись – папа в Киев, мама в Бостон. А кто-то из доброхотов – ну типа из группы сопровождения, – я покосился на Витю, – на папу моего настучал: мол, имел контакт с американской гражданкой. Папа тут же стал невыездным. Представляете, да? Беременная мама в Бостоне и невыездной папа в Киеве.
– Кошмар, – сказала Леся.
– Беспросветный, – мрачно кивнул я. – Папа чуть не запил с горя. Но нужно знать мою маму. Не понимаю, как она этого добилась, какие инстанции обошла, кажется, чуть ли не президенту писала, а только через пять месяцев она, беременная, приехала в Киев, и они с папой расписались.
– Где? – слегка нетрезво спросил Серега.
– В книге почетных гостей оболонского хлебзавода, – буркнул я. – В загсе, естественно. В общем, подействовала мамина настойчивость, и препятствий им чинить не стали. Как говорят в Штатах, если американская женщина чего-то захочет, она остановит на скаку бешеного мустанга и войдет в горящий коттедж.
– И у нас так говорят! – обрадованно сообщила Леся.
– Про американских женщин? – удивился я.
– Нет, про русских. Как мы все-таки похожи!
– Одно лицо, – подтвердил я. – Только ты черненькая и девочка, а я рыжий и мальчик.
– Да нет же, – смутилась Леся, – я не про тебя и про меня, я про наших и американцев…
– Американец, – вмешался Витя, – ты не филонь. Почему не пьешь?
– Не наливают, – сказал я.
– Ну-ка, оформите нам, – распорядился Витя. – Я обещал его напоить и напою. Я ему покажу Вьетнам с Кореей…
– Обойдусь без экскурсоводов, – ответил я. – Наливай, Серега.
– Майкл, – сказала Леся, поднимая стакан с вином, – я хочу выпить за твою маму. Она у тебя удивительная женщина. Мне бы так хотелось быть на нее похожей…
– Одно лицо, – снова подтвердил я. – Только ты черненькая и русская, а она рыжая, вроде меня, и американка.
– Я – украинка, – уточнила Леся.
– Неважно, – ответил я. – Я вон вообще зачат в Рейкьявике, родился в Бостоне, а живу в Киеве. Пьем за маму!
Мы выпили.
– А дальше что было? – спросила Леся.
– Ну что дальше… Уехала мама в Бостон, родила меня. Папу по-прежнему не выпускали. Когда я чуть подрос, мы с мамой стали приезжать в Киев. Каждое лето. А потом обстановка в мире накалилась, и нас поставили перед выбором: или вы все трое сваливаете в свою Америку, или, опять же все трое, остаетесь здесь. Но кататься друг к другу в гости мы вам больше не позволим.
– И что? – замирающим голосом спросила Леся.
– Мой папа всегда был патриотом, – гордо сказал я. – Он не захотел уезжать.