Возвращаясь к себе
Шрифт:
— У Милы с собой телефон? — наконец догадалась я.
— Да, скорее всего, с собой!
Пашка дрожащими руками стал набирать ее номер. Я услышала, как пошли длинные гудки. Долго-долго никто не отвечал. Потом, наконец, низкий мужской голос сказал:
— Алло!
— Это кто? — заорал Паша, — где Мила?
— В аварию они попали, — раздалось из динамика. — улица Советская, 3-я городская больница.
Глава 8
Лиза
До
Там нас, естественно, никто не ждал. Поэтому, когда в приемное отделение начал ломиться полупьяный верзила с выпученными глазами, который не мог ничего вразумительно объяснить, охранник собрался вызывать полицию.
Наконец вышла дежурный врач, женщина лет 45 с усталыми покрасневшими глазами. Терпеливо выслушав наши бессвязные объяснения, она сказала спокойно, что «да, привезли женщину и двух мужчин. Живы… В реанимации…»
Скосив глаза на бьющегося головой об стенку Пашку, врач таким же бесцветным голосом добавила, что нужно успокоиться и надеяться на лучшее.
Я смотрела ей вслед в каком-то оцепенении, пытаясь понять смысл ее слов и не понимая его. Стояла до тех пор, пока перепуганный Пашка не начал трясти меня за руки.
— Ей, ты чего? — заглядывал он мне в глаза и шептал осипшим голосом. — Они живы! Понимаешь? Живы! Все хорошо будет!
Пожилой охранник, которому мы помешали выспаться, посмотрел на меня с сочувствием и посоветовал:
— Поезжайте-ка вы домой. Все равно до 8 часов ничего не узнаете. А в реанимацию вообще не пускают. К родственникам врач выходит часов в 10 воон в тот кабинет…
И он показал в направлении темного длинного коридора.
Уехать из больницы казалось мне сродни предательству. Я готова была стоять до утра под дверью, но Пашка практически выволок меня в промозглую ноябрьскую ночь и на такси увез в их с Милой квартиру. До двушки Романова было ближе, но я даже представить себе не могла, как войду туда без него.
Никогда не забуду те несколько часов в чужой квартире. Пашка, кажется, спал, скрючившись на коротком диване, а я сидела, глядя в темноту, и думала, думала…
Все, что раньше казалось важным: мои отношения с Сергеем, ссора с мамой, работа — все отошло на второй план перед самой страшной бедой. В круговерти последних дней у меня не было времени просто осмыслить, как изменилась моя жизнь с появлением Романова. Больше того, я гнала от себя эти мысли, пытаясь относиться к происходящему, как к какому-то временному помешательству. Боялась думать о будущем, строить планы. А вдруг все вернется на круги своя?
Теперь я чувствовала себя
Не было еще 8 часов, когда мы приехали к больнице. В приемном отделении молоденькая медсестра на наши вопросы отвечала бодро и деловито. От нее мы узнали, что Милу перевели в палату и ей нужно принести одежду и все необходимое. Романов и Ирокез находились в реанимации, о них можно было узнать только у лечащего врача.
Пашка даже не пытался скрыть своей радости.
— Перевели! Представляешь! Как думаешь, что ей можно есть? Наверное, апельсины нужно купить! — суетился он.
Пашкино счастье раздражало меня до дрожи. Я стиснула зубы, чтоб не закричать на него: «Опомнись! Из-за твоей Милы чуть не погибли люди, чуть не погиб ОН…» Сдержалась лишь потому, что видела: Пашка не в себе и чувств моих ему сейчас не понять.
Когда он сбежал за апельсинами, мне даже стало легче. Вокруг такие же озабоченные, хмурые люди, как я. Все тоже ждут и надеются.
А ждать пришлось долго, и время тянулось невыносимо. Живая очередь к кабинету все росла и росла, но ни в 10, ни в 10:30, ни даже в 11 часов к нам никто не вышел. Люди начали роптать, кому-то стало плохо.
Врач появился только в 11:20. Торопливо пройдя мимо, он крикнул в очередь: «По одному!» — и скрылся за дверью.
Когда я наконец оказалась в кабинете, он даже не поднял головы от своих бумаг, продолжая что-то записывать в толстую тетрадь.
— Проходите быстрее… — буркнул недовольно. — Вы к кому?
У меня пересохло во рту. Сердце стучало так сильно, что шумело в ушах.
— К Романову Алексею, — кое-как смогла выговорить я.
Он начал небрежно листать тетрадь и вдруг замер.
— Вы ему кто? — грубовато спросил, впервые взглянув на меня. — Мы только родственникам даем информацию.
Испугавшись, что сейчас меня могут просто выпроводить за дверь, я уверенно вру:
— Я родственница!
— Мда? — с сомнением глядит на меня врач сквозь очки.
Конечно, я киваю. Да что там! Я готова сказать любую ложь, лишь бы этот кошмар наконец закончился.
Но, скептически хмыкнув, доктор достает телефон.
— Добрый день, — говорит он в трубку, не обращая на меня внимания. — Тут Романовым интересуются… Девушка… Говорит: родственница… Хорошо…. Хорошо…
Отключившись, еще внимательнее смотрит на меня и как-то наигранно-вежливо просит:
— Минутку подождите.
Я согласна на все. Что такое минутка по сравнению с часами, проведенными в неведении! Наверное, сейчас придет врач из реанимации, может быть, для Алексея что-то нужно…