Возвращение к людям
Шрифт:
Шло утро третьего дня, нашего, совместного путешествия. С каждым днем мы становились все ближе и ближе, замечая, как все богаче и обширнее становится окружающая нас земля. Мы начали уставать, а Сова все продолжал свое продвижение в зарослях, делая короткие паузы, чтобы нас дождаться. Но мы старались не отставать от индейца. Он одобрительно посмотрел на Нату:
— Маленькая девушка имеет крепкие ноги и сильное сердце. Даже укус цепня не вывел ее из строя! Она станет отважной охотницей!
— А он? — Ната лукаво кивнула на меня.
— Мужчин
Я улыбнулся, я давно не считал себя слабым. Но, глядя на Сову, не мог не отметить великолепное сложение этого человека — мускулы перекатывались у него по телу и были гораздо больше моих. Сова неожиданно остановился и протянул руку перед собой:
— Речи белых помогли им скоротать дорогу. Мы пришли. Мой брат может увидеть отсюда берег Скалистого озера!
Он раздвинул кустарник, мешавший нам видеть и шагнул вперед. Мы проследовали за Совой. Мы находились на некоторой возвышенности, с которой был хорошо заметен берег довольно большого озера. Один его край упирался в обрывистые скалы, видимо, от которых он и получил свое название. Другой терялся в туманной дымке — солнце грело так, что от воды исходило марево, мешающее рассмотреть отдаленные к востоку земли. Прямо перед нами, шагах в ста, виднелись шалаши и землянки, вырытые как попало, хаотично, руководствуясь скорее желаниями их хозяев, чем здравым смыслом. Доносился свежий запах, сопутствующий глади водной поверхности, чем-то схожий с тем, который сопровождал нас во время путешествия, по берегам Синей реки. К этим запахам примешивался едкий дым близкого костра. Сова поморщился:
— Жгут сырые ветви… У людей озера, как всегда, мало терпения и нет желания искать хворост, или нарубить настоящих дров.
— Почему?
— Почему одни барахтаются до конца, а другие предпочитают тонуть?
Мы миновали последние заросли и вышли на открытое место. Здесь еще больше кидалась в глаза убогость и неустроенность быта этих людей. Я повсюду видел грязь, брошенное тряпье, обглоданные и выброшенные прямо под ноги кости… Мое выражение брезгливости, не укрылось от индейца. Он презрительно усмехнулся, но промолчал. Я понял, что он свысока относится к этим невольным поселенцам… может быть, именно за их неумение или нежелание приспособиться к новой жизни.
Я и Ната на несколько секунд остановились, пропуская Сову вперед.
— Все еще ни как не привыкну… мы не одни.
— А вот им, — я кивнул в сторону поселка — По моему, не так это важно…
Что-то я не вижу всеобщего ликования от нашего с тобой появления.
Мы подошли к ближайшему костру. Их было несколько — возле каждого жилища что-то горело или готовилось на углях. Возле этого сидело пятеро человек — все мужчины. Ната покрутила головой — Сова обещал, что в посёлке мы увидим множество женщин. Но, либо наше появление никого не заинтересовало, либо собравшимся здесь
Натой во все глаза смотрели на их лица, на которых лежала печать равнодушия и обречённости, смешанная с усталостью, какая бывает у людей, которые имеют мало свободного времени. Но никто из них никуда и не торопился… Один, на вид, самый пожилой — я бы сказал, что ему за пятьдесят — поднял усталые глаза и негромко спросил:
— А… Это ты, Сова? Что новенького?
— Док хочет знать, не встретил ли Белая Сова спасателей? Нет, старик.
Никто не придет к вам на помощь — только вы сами.
— Вечно ты все стремишься нас ткнуть мордой в грязь… А кто это с тобой?
Трое остальных, безучастно смотревших на огонь, оторвали наконец, свои глаза и повернулись в нашу сторону.
— Они из города.
— Давно?
— Не очень… — я решил, в конце концов, сам вступить в разговор. И я и
Ната с трудом сдерживали свое волнение…
— Как там?
Я смешался — что подразумевал под таким вопросом этот человек? Сова спокойно оттеснил его в сторону, давая нам место возле очага.
— Гостя следует встречать теплом, едой и питьем и лишь потом расспросами.
— Э… Сова, оставь свои штучки. Ты не у себя в вигваме.
— Типи.
— Да хрен с ним, какая разница? Предложить нам нечего — еще никто ничего но поймал. Рыба сегодня, как бешеная, даже близко к берегу не подходит. А в разнотравье никто не ходил — опять волки объявились.
— Ты мужчина, Док?
— А что, по мне не видно?
Сова с усмешкой произнёс:
— Штаны и седина не делают мужчину мужчиной. Возьми оружие и прогони волка. Лучше убей. Добудешь и шкуру, и еду.
Тот, кого он называл Доком, пренебрежительно отмахнулся:
— Я в жизни мухи не обидел, а ты — убей… Да и как я это сделаю? Голыми руками, что ли? Тебе легко говорить — вооружился с головы до ног, можешь и попробовать.
— Мне не нужно пробовать. На груди Совы висят знаки его доблести. Разве ты не видишь этих шкур? Они не валялись на моей тропе — мне пришлось получить их в поединке!
— Не всем же быть такими, как ты? Я привык к иной жизни… а носится по лесам, с каменным топором и дубиной на плече — нет… Это не для меня!
— Ты всё ещё надеешься, на лучшее? Мне жаль тебя, Док. Чем скорее ты поймёшь, что топор, пусть даже каменный, станет тебе хорошим другом, тем больше у тебя останется шансов на жизнь. Если, конечно, ты хочешь жить.
— Да ладно, хватит вам собачиться… — с земли поднялся очень крупный, могучего телосложения, мужчина, чуть ли не вдвое превосходивший Сову в плечах и выше на голову. Я даже присвистнул — настолько богатырская внешность была у этого человека. Он погладил небольшую, тёмную бородку и степенно протянул мне руку: