Возвращение в Петроград
Шрифт:
— Николай Николаевич! Насколько мне известно, результатом этого убеждения стало пополнение вашего счета в Берне[4]. А разгром союзника итак бы заставил немцев начать переброску своих войск в Австрию, на выручку Вене. Проявленное вами малодушие и жадность привели к гибели лучших регулярных частей нашей императорской армии. Гвардия своей кровью и своими жизнями вынуждена была спасать Россию от ваших преступных ошибок! Думаю, что вам надо серьезно подумать о своем поведении в удобных покоях Петропавловской крепости. Новым командующим Кавказским фронтом назначен генерал Юденич. Приказ мною уже подписан и отправлен в Тифлис. Прошу вас покинуть совещание.
Регент раздраженно взмахнул рукой и в комнате откуда ни возьмись, появились два ротмистра из Дикой дивизии,
— Ваше императорское величество, нам нельзя ссориться с союзниками. Без их помощи нам победы не видать! — несмело подал голос Алексеев. Он понимал, что на своей должности доживает, скорее всего. последние минуты, но по-другому поступить не мог.
— Кто еще так считает? — мрачно поинтересовался Пётр. Для него не стало неожиданностью. Что все командующие фронтами, кроме генерала Брусилова, высказались за сохранение союза со странами Антанты.
— Следует ли из этого, господа, что мы должны простить нашим «союзниками» еще одно убийство русского государя? Я имею ввиду и устранение императора Павла, совершенное агентами британцев и на деньги Лондона. Вам не кажется, что действия наших союзников не ведут к победе России? Я напомнил послам Антанты позицию Франции во время русско-японской войны. Это позиция союзника? А грабительские кредиты на войну — это позиция союзника? Это позиция мародера! И Николай дал возможность этим господам грабить в собственном Отечестве! Позор государству с таким государем! Но сие дело прошлого. И поминать лихом моего брата не позволю! Он делал то, что мог и так, как мог.
Пётр сделал паузу, налил себе воды из графина, выпил залпом. Поморщился. Вот точно не мешало бы, чтобы в графине оказалась водка. Но император не обладал силой превращать обычную воду мгновенно в хлебное вино. А потому довольствовался малым.
— Николай Августович! Прошу вас, доложите нам сведения по поводу заговора против Николая Александровича.
Когда Монкевиц встал, Алексеев нутром почувствовал, что ничего хорошего сегодня не произойдет.
[1] Тут генерал Алексеев намеренно сгущает краски. Моральное состояние русской императорской армии стало падать именно после Февральской революции и отказа Николая I от трона. Именно тогда падение дисциплины сорвало планы весеннего наступления и Временное правительство Керенского начала операции на Юго-Западном направлении летом семнадцатого года, они закончились провалом. Иного нельзя было ожидать.
[2] Это было так называемое «наступление Невеля» — провальная операция союзников по Антанте, приведшее к массе человеческих жертв, а фраза «бойня Невеля» — по имени командующего французской армии, стала символом бессмысленных жертв и бесполезного наступления.
[3] В РИ именно эти планы наступления пыталось реализовать Временное правительство. Реализация оказалась как раз на уровне усилий Гучкова-Керенского и закончилось полным провалом. В первую очередь, из-за катастрофического падения дисциплины в частях и соединениях на фронтах.
[4] Союзники всегда умели подводить Николая Николаевича Младшего к принятию необходимых ИМ решений. Есть основания считать, что великий князь был человеком не бескорыстным.
Глава двадцать восьмая
Приходится принимать судьбоносные решения… на ходу
Глава двадцать восьмая
В которой приходится принимать судьбоносные решения… на ходу
Петроград. Зимний дворец. Покои регента Михаила Александровича
2–3 марта 1917 года
— Алексей Алексеевич, присаживайтесь тут, поближе. Разговор предстоит долгий.
Пётр сидел в большом кресле, напоминающем трон, впрочем, роскошь убранства комнат императора, обилие чуждых ему вещей делала эти помещения не столь уютными. В кабинете регента друг
— Прежде всего я хотел бы знать, как вы лично оцениваете события в России.
— Простите, Ваше императорское величество, но…
— Алексей Алексеевич, я попрошу вас в разговоре тет-а-тет обращаться по-простому. Настаиваю на этом. — добавил Пётр, увидев, что Брусилов хотел что-то на это возразить.
— Хорошо, Михаил Александрович, почту за честь. Я считаю, что ваш старший брат сделал много для армии, но поставил страну на грань самоуничтожения. Сама идея самодержавия стала весьма скомпрометированной, особенно последними скандалами семейного толка. Никогда еще престиж государя не был столь низким. Тем не менее, считаю, что Николай постепенно терял нити власти. Необходимо было идти путем компромисса с думцами, создавать ответственное правительство. Сделать послабления, больше свободы…
(Военный министр Гучков и штаб Юго-западного фронта, второй слева от Гучкова — генерал Брусилов, фотография сделана уже после Февральской революции)
— Скажите, Алексей Алексеевич, насколько хорошо справлялась Дума с улучшением снабжения армии? Как вы оцениваете работу Земгора, Гучкова и его комитета по военным делам?
— Земгор князя Львова работу провалил. Совершенно неэффективная структура. В прифронтовых районах мы вынуждены были вводить продотряды именно из-за того, что снабжение армии продовольствием оказалось крайне недостаточным. Но Гучков и его комиссия сделали много для того, чтобы армия стала получать необходимое. Хотя могли бы меньше разговаривать, сделали бы еще больше.
— То есть, сделали всё-таки недостаточно.
— Да, Михаил Александрович. — вынуждено согласился Брусилов.
Пётр внутри закипал. Для него эти слова были как серпом по некоторым органам. Будучи самодержцем, причем по натуре своей, по самой сути характера, эти разговоры про свободу он воспринимал как прямую угрозу хаоса и безвластия. Он хорошо знал, какой может быть боярская вольница. Фактически, Брусилов, как и заговорщики-думцы и масоны хотели претворить в жизнь модель той же Семибоярщины. Только бояре были теперь не дальние потомки Рюрика, а денежные мешки. И всё-таки он сдержался. Это необходимо было сделать… ради дела, ради империи. Полководцев у него было мало, крайне мало. Нет, генералов имелась целая куча — на несколько Верховных штабов хватило бы и еще осталось… на дворцовом паркете. А вот с боевыми военачальниками, которые еще и понимали, что и зачем они делают — тут было не просто плохо, а крайне плохо. Одним словом — катастрофа! Что говорить, если на фронт поставили Куропаткина, мужественно просрав… извините, продувшего войну с япошками! И он точно в такой же осторожной манере провалил наступление фронта, не дав Брусиловскому прорыву стать разгромом Австро-Венгрии! А какие интриги и подставы разыгрывали эти генералы, забывая главное — их «забавы» обходятся десятками тысяч потерянных солдатских жизней! А солдата надо накормить, обучить, обмундировать! Каждый погибший воин — это не только загубленная жизнь. Это еще и вылетевшие в трубу государственные денежки! Впрочем, в его время пробелам толковых командиров казалась не менее острой. Императора от всех этих мыслей знатно так «колбасило», но он сумел собраться и продолжил: