Возвращение
Шрифт:
Упырь!
Но слова про сокола услышал, понял.
– И то... не подумал я, боярышня. Соколица с руки есть-пить не станет, в клетке не выживет. Ей небо надобно.
– И сокол рядом.
Только ты не сокол. Ты... ты - блоха в перьях!
Вслух Устя этого не сказала. Так что Руди подхватил клетку, удачно подхватил под локоть боярыню Евдокию, а государыня Любава и сама встала. Надо же посмотреть, как птичку выпускать будут?
А вот царица Марина и шагу не ступила. К чему ей?
–
Фёдор кулаки сжал, а ответить не успел.
Неудачно так получилось...
Столик, на который Руди свою клетку ставил, был накрыт для чаепития. А он-то чашки подвинул. Вот одна из них балансировала на краю, а потом и свалилась. Прямо на роскошный царицын белый летник. Чай выплеснулся, на белом коричневое пятно - грязное, размытое. Чашка только звякнула.
– Б...!!!
– поносно выругалась царица.
Устя смотрела на ее лицо - и страшно становилось.
Такие у нее глаза были.
Жива матушка, это ж просто летник! Тряпка расшитая! Таких десяток смени - не заметишь! Ты царица, не первый он у тебя, не последний! А она так смотрит... словно убила бы!
За глупость!
За случайность.
А ведь раньше Устя ее такой не видела.
Марина с ней и не разговаривала, правду сказать. Так, могла пару фаз бросить, до слез довести, мимоходом, и дальше пойти. А сейчас Устя не удержалась.
Знала, что смерть рядом стоит - и не смолчала. Слишком уж ей больно было - ТОГДА.
– Как платье-то жалко, государыня. Это не отчистишь, сливки в чай наливали свежие, это только перешивать придется. Уж больно некрасиво выглядит, как засохшая кровь.
А оно и правда так выглядело.
Чай красновато-коричневый, да молоко еще оттенок разбавило. Вот и получилось ржавое пятно, некрасивое....
– Ах ты...
Марина еще одно ругательство выплюнула - и за дверь вылетела. Переодеваться.
А может, еще и чаем ее ошпарило. Хотя это уже неправда. Он не такой горячий. И молоко разбавило. Оххх.
Фёдор руки протянул, Устинью за плечи взял.
– Устенька моя... красавица...
– Царевич, я не холопка какая, меня в углу зажимать!
– Не холопка, конечно. Боярышня... царевной будешь. А хочешь - царицей? Все для тебя сделаю, только не противься... ты мне как воздух нужна, жить без тебя не могу, дышать не получается...
И выглядел Фёдор при этом так... Устя даже встревожилась. Лба его коснулась.
А ведь и правда - вид ошалелый.
– Да здоров ли ты, царевич?
– Не знаю. Только о тебе думаю, едва два дня эти прожил... как до отбора доживу - не знаю... обними меня, Устяша! Устенька моя...
Устя задрожала.
Еще шаг, еще движение, и она...
Она
Но - Фёдор не успел шелохнуться. Дверь наново открылась.
– Отпусти боярышню, братец. Непотребное творишь!
Когда б на Фёдора ведро воды вылили, и тогда б он так не подскочил.
– Брат?!
Устя развернулась, поклонилась в пол.
Лицо спрятала. Хоть ненадолго. Хоть пару секунд. Не ждала она...
– Государь.
– Поднимись, боярышня. Посмотреть на тебя хочу.
Устя уже с лицом кое-как совладала. Выпрямилась, в глаза ему посмотрела.
Тоже серые.
Только у Устиньи глаза прозрачные, словно ручеек на камнях. А у царя темные, грозовые, с примесью синего. И в самой глубине их, вокруг зрачка - золото. Ровно молнии проблескивают.
Волосы темные, потемнее каштана спелого, плечи широкие, а лицо спокойное и доброе. И усталое... круги под глазьями синие. В каштановых кудрях всего несколько нитей седых... Устя его совсем таким и помнила.
Другого вспоминать не хотела.
– Вот ты какая, боярышня Устинья.
А Устя и рта раскрыть не могла.
Хотелось шаг вперед сделать, ладонью лица его коснуться, губами усталость стереть.
Вернулась я, Боренька.
К тебе вернулась. А ты меня и не знаешь, и не любишь, и раньше не видывал. Ты покамест жену свою любишь, не меня...
А я...
В тот раз я тебя только на отборе своем увидела. И вдохнуть не могла. Влюбилась в миг единый...
А ты только на Маринку и смотрел, других не видел, не хотел видеть. А она... она по сторонам поглядывала.
Не стоит она тебя, и никто другой не стоит. И я наверное... только вот я тебя люблю больше жизни своей, больше смерти. А ты меня - нет.
– Одобряю, Фёдор. Когда жениться решишь, благословлю.
– Благодарствую, брат.
– А ты, боярышня, что скажешь? Порадовал я вас?
Устя сама себе удивилась. Она еще говорить может? Может ведь? Правда?
– Ты, государь, всех порадовал. Брата своего, родителей моих, вдовую государыню. А меня спрашивать никто и не будет, девке ведь своего ума не полагается.
– Не люб тебе мой брат?
А брови сдвинуты, но только для вида. Устя точно знала - не сердится. Сколько раз подглядывала, как царь государственными делами занимается, с боярами говорит, послов принимает. Все его выражения узнавала. И это тоже. Весело ему, любопытно. Не встречалось ему такого ранее.
– Ему отвечала, государь, и тебе отвечу. Любить того, кого не знаешь - это как в сказке. Вот там и жар-птицы, и царевичей с первого взгляда любят. А жить-то мне не с красной шапкой, не с сафьяновыми сапогами. Жить с человеком, а я его и не знаю.