Возвышение ученицы мага
Шрифт:
Конечно, Дитриха не изгнали из легиона, но приняли решение временно снять с должности легата легиона и оставить его в городе с одним полком, чтобы совсем не оставлять город без прикрытия.
Легкие пехотинцы Тонга Нарума не зря весь вечер разводили костры. Когда ближе к темноте два полка легионеров прибыли из города на платформах, они увидели в темноте огромное количество огней, а разведчики донесли о плотном кольце вокруг холма. Нельзя было точно сказать, но в город донесли о том, что Нарума пришли в большом числе, возможно это было несколько тысяч только отборных мечников, не считая всех остальных.
Городской комитет принял решение направить девять полков легиона навстречу Тонгу Нарума. Дитриху
Бывший начальник всего войска, он стоял теперь в толпе людей, наблюдая как легионеры плотным строем идут по воздушным улицам и заполняют платформы, которые тут же спускаются вниз, исчезая в белых облаках. Солнце ярко светило, только выходя из-за края газовой планеты.
Люди ликовали. На какое-то время все забыли о беспорядках. Мрачность граждан рассеялась. Восторг пульсировал в толпе от вида шагающего одновременно почти всего легиона, их пластинчатые нагрудники блестели на солнце, шлемы были гладкими и ровными, лица торжественными, а синие кристаллические наконечники коротких копий слегка светились. Горожане наблюдали с соседних улиц, в том числе жены и дети тех самых легионеров, ветеранов и новичков.
Это была радость, а не страх, потому что люди были уверены в победе легиона, который крайне редко терпел поражения от островитян или гоблинов. Подавляющее превосходство в вооружениях сулило победу, и потому каждое сражение лишь укрепляло влияние и власть города на всем материке.
И только бывший легат легиона в этой толпе был мрачен.
Дитрих уже сказал Йенсу, что город находится в опасности. Уход из города легиона не мог означать ничего хорошего для комитета, который оставил себя без защиты в этот трудный момент. Дитрих сказал Йенсу, что Продром знал о заговоре магов, просто был слишком слабым и уставшим, чтобы придавать этому значение, чтобы открыто верить в это. Когда-то псионики хранили бдительность, выслеживали магов, чьи мысли могли быть опасными, но в последние годы, они все больше пользовались тонким искусством лишь для чтения несложных чувств ближайшего хиреющего окружения и создания иллюзий в свое удовольствие.
И теперь, когда общество было охвачено радостью, дух Йенса был смят страхом за своих друзей. Поэтому он бежал по улице в очередное место, где могли находиться его товарищи. До этого он уже обежал всю толпу, провожавшую легион, высматривал Матиаса или Тобиаса в разных местах, но так и не смог их обнаружить среди многих радостных лиц.
Он так мало общался с ними из-за своей службы. Всегда был так занят.
Сперва Йенс посетил мастерскую Матиаса. Но никого из друзей там не было. Немногие оставшиеся обитатели подсказали, что в мастерской уже второй день, как никто не бывал. Это дополнительно встревожило Йенса. Он все равно постучал в дверь, стучал сильно и долго, ждал, потом снова стучал, надеясь, что кто-то внутри все же отворит, ответит. Но пришлось идти дальше. С тяжестью на душе, Йенс быстро сбежал вниз по ступенькам, перепрыгивая через многие ступени ближе к концу, он вылетел из той башни и помчался по виадуку.
Триба ремесленников была враждебно затихшей. Ровные стены домов с незрячими окнами, закрытыми на ставни, словно ровная поверхность воды перед бурей на море. Тишина, отвергающая приветливый легкий шум, не доверяющая прохожему тишь кварталов. Где-то перебегали люди с синими повязками, и пару раз Йенс ловил на себе их презрительный взгляд, быть может они признали в нем легионера. Это могли быть маги, а маги не любили легион.
После мастерской Йенс направился в кофейню.
Оставлять свой путь легионера он не мог. В этом был весь он. И он сопереживал комитету, считал его более адекватным правительством, хотел
Когда он пришел в кофейню, она была полна людей с синими повязками. Множество взглядов впились в него. Легионер. Воин. Не маг. Йенс в смущении вышел оттуда, не увидев дружественных взглядов среди этих чужих очей. Аромат напитка никогда ещё не был таким злобным, этот запах стал чужим в тот момент.
Ни Матиаса, ни Тобиаса, ни Диодора он не встретил среди башен, на воздушных улицах, на виадуках, в кварталах, где жили маги или ремесленники.
Друзья… друзей своих он любил. Йенс подлинно дорожил ими, пусть они не уважали его идеалы, у них были общие вкусы, интересы, жизни переплетались, общая память делала их приятными друг для друга, и после любых событий в их отношениях, Йенс все равно мог увидеть улыбку, которую вызывало его появление на лицах старых приятелей. Для него они воплощали тот самый образ обычной жизни, ради сохранения которой он и бился с гоблинами или островитянами, терпел лишения в походах, преодолевал трудности.
И Йенс успел только подумать о Гликерии, когда его окликнул другой легионер.
— Командир Йенс!
— Да?
— Вас вызывают в казармы. Легат Дитрих.
В день триумфа, после падения Бингора, когда Гликерия проснулась в своей комнате и стала из-под одеяла наблюдать за тем, как возникает свет в окне, на подоконнике сидела синяя птичка. Она вспомнила об этом не так давно, по пути на юг континента, когда готовилась к встрече со скептиками.
Гликерия решила для себя, что если ещё раз по утру увидит синюю птичку у себя на подоконнике, то обязательно у неё получится привлечь внимание Йенса. Синей птички у её окна больше не было никогда.
Теперь она также проснулась в своей комнате и никого не обнаружила на подоконнике. Но до неё донесся шум ликующей толпы, провожавшей легион в бой с войском Нарума. Поднявшись, она пошире распахнула ставни и стала наблюдать за тем, как ровные ряды маршируют по воздушным улицам к платформам, как свет дня не только падает на город, но насыщает толпу, и та словно сама освещается радостью.
"А ведь это я сделала. Какая я молодец," — подумала Гликерия, чтобы хоть как-то ответить себе на те странные ощущения, что переливались в ней при виде того, как происходит событие, которому она стала причиной, событие, которое было многократно больше неё самой, которое она не хотела до конца понимать, и над которым ещё много будет размышлять, если останется в живых.
Одевшись и умывшись в дикой спешке, она бросилась будить мать и брата, их нужно было отвести на окраину города, занятую магами. В городе нигде не было бы безопасно, но если её родные будут в той части города, то Гликерия будет более спокойна за них, сможет утешать себя. Мать особо не говорила, только беспрекословно делала, что дочь ей говорит, потому что её вид и настрой внушал ей страх. Повзрослевшая за короткое время девушка была серьёзнее и жестче, чем её немногие родственники, и быстро стала в семье главной.
— Все будет хорошо? — спросила мать.
— Да, если поторопишься, — ответила Гликерия.
Обе старались сохранять спокойствие. И пока мать одевала младшего брата, ещё не до конца проснувшегося, Гликерия стала быстро собирать разные пожитки и еду, какую можно было взять с собой, вроде сыра и сухарей, которыми она на этот случай запаслась.
Гликерия была авантюрной по своей натуре. Ей нравились путешествия, риск, спокойствие отдаленных земель. Она на мгновение закрыла глаза, что увидеть белёсые туманы далеких горных лесов…