Врачеватель. Олигархическая сказка
Шрифт:
– Ну, допустим, Лариска молодец… А на какой день меня похоронили?
– Кажется, на третий. Как всех. Стоп! Или на четвертый?.. Ой, Пашка, прости. Я уже что-то не помню.
– Да не переживай ты так, Эльвира. Поверь, в данной ситуации это не важно. Но согласись, в любом случае я уже должен был вонять на всю Ивановскую.
– Почему? Совсем не обязательно. Сейчас такие средства, Паша, закачаешься! Я закурю?
– Кури.
Эльвира прикурила сигарету.
– Кстати, в этом вопросе я теперь очень даже подкованная.
– Верю. Я вообще поражен твоими глубокими познаниями в области медицины.
– Зря смеешься. Мне сами врачи
– С формалином.
– О, точно! С формалином. Так ее хватает от пяти до десяти суток. Представляешь? И потом не забывай, это же ЦКБ. Здесь температура в камерах плюс четыре – плюс шесть, как в домашнем холодильнике.
– И что?
– А то, что при такой температуре происходят «замедленные жизненные процессы». Микроорганизмы… Ой, нет, постой!.. Или клетки, что ли?.. Не помню точно. Ну, неважно. Так вот они, как не размножаются, так и не умирают. Понимаешь? К тому же, Пашенька, думаю, в морге за тобою ухаживали похлеще, чем за королем Иордании, чтобы ты у нас выглядел настоящим свежачком… Ой, Паша, прости! – Эльвира снова зажала рот рукой.
– Прощаю, не переживай, – продолжал улыбаться Пал Палыч. Забавную историю ты мне рассказываешь. Только все-таки это никак не вяжется с моей биологической смертью. Ну да ладно. А как же вы меня похоронить-то умудрились?
– Паша, ну я же говорю: я неправильно сказала. Сначала была панихида. Тебя отпевали, потом привезли на кладбище, а когда уже после прощания хотели закрыть крышку… Ой, мамочка, до сих пор мурашки по коже! Ты вдруг как вздохнешь, да так громко!.. Как будто застонал. Аж приподняло тебя! Можешь себе представить, что тут началось?
– Да уж, представляю, – провел по лицу рукой Пал Палыч.
– Боюсь, Паша, что не представляешь!
– Что-нибудь еще случилось на моих похоронах? – тяжело было выслушивать эту, по сути, жуткую историю, сохраняя серьезный вид. Да еще имея напротив себя, в лице Эльвиры Тарасовны, такого потрясающего рассказчика.
– Хватит ржать, как сивый мерин! – в сердцах воскликнула она, хотя Пал Палыч этого делать вовсе и не собирался. – Я не шучу! С Лариской очень плохо! Она после этого совсем с ума сошла. Свихнулась окончательно. Понимаешь? Она у нас теперь в «Кащенко»! – Эльвира сделала глубокий вдох своей пышной грудью, чтобы немного успокоиться. – Правда, условия замечательные. Уход отменный, ничего не могу сказать. Она тоже в отдельной палате, как и ты, так что на этот счет можешь быть абсолютно спокоен, – на этот раз очередной собственный перл остался ею незамеченным. – Мы сделали все возможное, чтобы ей там было комфортно, хорошо и уютно. Главное, ты не должен сейчас волноваться, Паша.
На каком-то подсознательном уровне Пал Палыч ясно ощутил, что в данную минуту самое оптимальное для него – просто тупо посмотреть на потолок. Что он, собственно, и сделал. Сидел на своей кровати, задрав голову вверх, и мерно покачивался взад-вперед, оставаясь внешне абсолютно спокойным.
– Скажи, Эльвира, – после некоторой паузы возобновил разговор Пал Палыч, – а Сережа знает о том, что с нами произошло?
– Ты о сыне?
– А о ком же еще?
– А как, по-твоему, Сережка может не знать, если он прилетел на следующий день после того, как тебя застрелили?
– Так Сережа в Москве?
– Да он только час назад, как от тебя уехал. Сережка вообще у
– А где он сейчас? В Жуковке?
– Нет. Там ему почему-то не нравится. Он на Котельнической живет. И то говорит: «Временно. Слишком пузато». Хочет в квартиру бабки с дедом переехать. «Там, – сказал, – мне легче дышится». Представляешь?
– Конечно, представляю! Потому что моя кровинушка.
Пал Палыч встал с кровати и направился к входной двери палаты. Подойдя, открыл ее и, выглянув в коридор, увидел двух здоровенных охранников, стоявших по обе стороны от двери. В одном из них он узнал Николая, который не хотел выпускать Пал Палыча за ворота без санкции вышестоящего начальства в ту памятную февральскую ночь.
Увидев Остроголова, здоровенный добряк ничего лучше не смог придумать, как, по-детски удивленно вытаращив глаза, откозырять, вытянувшись по струнке.
– Пал Палыч, вы проснулись? Честь имею! Ура!
Эта неприкрытая искренняя радость большого человека настолько поразила Пал Палыча, что он бросился обнимать своего старого знакомого.
– Здравствуй, Коля-Николай! Здравствуй, дорогой! А ты меня все охраняешь? И не надоело тебе?
– Никак нет, Пал Палыч. Служба есть служба.
– Эх ты, служака! – после этих слов он повернулся к другому охраннику и поприветствовал его кивком головы.
– Добрый день, Пал Палыч. С выздоровлением, – улыбнувшись, ответил ему тот.
Пал Палыч жестом попросил его подойти к нему поближе.
– Вот что, ребята, два таких гарных хлопца для охраны моей скромной персоны – это перебор. В общем так, максимум через полчаса нужна машина и одежда. И чтоб ни одна живая душа – особенно в белых халатах – об этом ни-ни.
– Пал Палыч, – сказал второй охранник, – отсюда без шума так просто не выехать.
– А мозги у нас на что? Кстати, не познакомились. Паша.
– Костя.
Они пожали друг другу руки.
– Официально отсюда я могу выйти и вечером, да уж больно время дорого, ребята.
– Придумаем, Пал Палыч, – глядя на своего напарника, ответил Коля-Николай. – Вы пока идите к себе в палату, а мы вас позовем.
– Есть, господа офицеры. Жду отмашки.
Пал Палыч вошел в палату и сразу же наткнулся на вновь испуганные глаза Эльвиры.
– Что, Эльвира, пока я отсутствовал минуту, опять случилось что-то непоправимое?
– Нет-нет, Пашенька, все нормально, просто ты опять так неожиданно, что я немного испугалась.
– Эльвира, умоляю, испугами своими меня так больше не пугай. Подай-ка лучше мне мобильник. Я свой, похоже, выкинул давно, а позвонить мне нужно очень срочно… О, Боже праведный! – Пал Палыч воздел руки к небу. – Теперь в твоих глазах я вижу удивленье, а что ж на этот раз я совершил такое, что вызвал эдакий восторг на вашем милом девичьем лице?
– Паша, да ты же стихами заговорил! Не слышишь, что ли?
– Да? Ну и правильно. А чем плохо? У нас самый богатый, самый красивый, самый музыкальный и поэтичный язык, а мы толпами изучаем эту забугорную тарабарщину. Пусть лучше они попробуют наш язык поизучать. Только для этого, как минимум, нужно научиться мыслить образами, да и грамматика наша не для их мозгов. Ну ничего, – игриво подмигнув Эльвире, продолжил Пал Палыч, – выравниваем баланс, поправим полюса, и картина поменяется. Заговорят. И не только по-русски, но и по-украински. Давай телефон.