Врачеватель. Олигархическая сказка
Шрифт:
– Да, по-моему, этот вопрос мне, скорее, впору задать тебе.
– Нет-нет, я уже все… Я уже нормально.
– Скажи, встать-то мне теперь можно? А то с тобою все бока отлежишь.
– Конечно, Пашенька. Ты меня прости. Просто так неожиданно.
– Ну, за неожиданность и ты меня тоже прости.
Не без удовольствия, во второй раз встав с кровати, внимательно посмотрел на Эльвиру. Да, можно было сказать, что она уже оправилась от шока, но, как ему показалось, еще не до конца.
– Я не знаю, Эльвира,
Касперчак едва заметно улыбнулась.
– Слава Богу! Наконец-то нормальная человеческая эмоция, – весело отреагировал на ее улыбку Пал Палыч.
В ответ Эльвира даже рассмеялась.
– Правильно, родная. Чем пугаться – лучше рассмеяться. Кстати… Телевизор вижу, хотя зачем он мне здесь? А вот зеркало… Может, я, действительно, со стороны ничего кроме испуга и не заслуживаю?
Он поискал глазами зеркало. Найдя его в углу над раковиной, подошел и без всяких эмоций посмотрел на свое отражение.
– Да нет, вроде без особых изменений. Может, даже посвежел чуток, – сказав это, вернулся к своей кровати и, лихо перемахнув через спинку, изящно приземлился на пятую точку.
– Эльвира, – глядя на нее открытыми и ясными глазами, с неподдельным спокойствием в голосе произнес Пал Палыч, – раз уж мое возвращение на эту грешную землю по графику совпало именно с твоим дежурством, значит, это не случайно. Согласна? Значит, ты должна мне рассказать все, что я о себе пока не ведаю. С момента, как понимаю, моей отключки, до того кошмарного мгновения, когда я тебя, как слон, так беспардонно разбудил, вставая с кровати.
Он еще раз оглядел палату.
– Так, судя по убранству, это ЦКБ. У меня такое ощущение, что за это время немало утекло воды. Сколько я был в коме? Ну или просто спал? Скажем так.
– Почти два месяца, Пашенка, – снова начав всхлипывать, ответила она.
– Не надо, Эльвира, успокойся, – совершенно безмятежным тоном сказал Пал Палыч, и Эльвиру Тарасовну почему-то сразу покинуло возвращавшееся к ней беспокойство.
– Все, Паша, я уже абсолютно спокойна.
– Ну тогда скажи мне, какое сегодня число и месяц?
– А… Сегодня как раз Чистый четверг, – затараторила феминистка, – завтра, соответственно, Страстная пятница, а через два дня уже Пасха. Представляешь, в этом году наша Пасха совпала с иудейской и католической. О! И с твоим днем рождения, кстати. Тоже одиннадцатого апреля. Как необычно, правда?
Переварив в себе Эльвирину конкретику и без особого труда высчитав сегодняшнее число, Пал Палыч спросил ее со вздохом:
– Так что со мной случилось?
– Как? А разве ты не знаешь?.. Боже! Идиотка, что я говорю?!
На сей раз рассмеялись оба.
– Эльвира Тарасовна, вы удивительное создание природы. О вас нужно писать трактаты. И все же, дорогая моя, соберитесь и поведайте мне эту
– О, Господи! Даже не знаю с чего начать, – она снова занервничала. Было видно, что эмоции ее переполняют, но от этого насквозь публичная особа – вылитый коккер-спаниэль – выглядела еще более трогательной. – Ну, короче, Пашенька, тебя убили, но не совсем. Однако ты все-таки не умер.
– Поясни, пожалуйста, поподробнее, – Пал Палыч не смог сдержать улыбки.
– А что тут пояснять? Тебя, Паша, застрелили, но пуля прошла мимо. Как это называется?.. Навылет, вот. У тебя под пижамой должен остаться шрам. Ты можешь посмотреть. Я разрешаю.
Пал Палыч не обратил внимания, как после очередного перла Эльвира Тарасовна зажала себе рот рукой. Он без лишней суеты расстегнул шелковую пижаму и чуть ниже левого плеча увидел практически зарубцевавшийся небольших размеров шрам в форме звездочки. Остроголов поднял голову и с некоторым удивлением посмотрел на Эльвиру.
– Так вот и я говорю, твое ранение, Паша, убить тебя никак не могло. Ты умер совсем от другого. То ли болевой шок вызвал сердечную недостаточность, то ли наоборот, но, в общем, что-то случилось с сердцем, и оно остановилось. Паша, только мы все почему-то уверены, что врачи сами толком ни черта не поняли в причине твоей смерти, – интригующе и таинственно закончила она свою фразу.
– Ну хорошо, а почему ты все время говоришь о моей смерти, если я пока еще здесь? – не переставал улыбаться Пал Палыч, слушая Эльвирино повествование.
– Да в том-то и дело, Пашенька, что медицина зафиксировала не клиническую, а биологическую смерть, и тебя мы похоронили.
– То есть как? – улыбка сошла с лица Пал Палыча.
– Ну, я неправильно выразилась. Конечно, тебя сначала отправили в морг, а уже потом…
– Подожди, подожди. Не все сразу. Давай, родная, по порядку. Я тебе буду задавать вопросы, а ты мне будешь на них спокойно отвечать. Идет?
– Я согласна, Пашенька.
Пал Палыч тщательно оглядел свой «девственный» живот, лишенный признаков какого-либо хирургического вмешательства патологоанатома.
– Мне что, не делали вскрытие?
– Нет. Лариска встала на дыбы… Н у, в смысле, грудью… Не разрешила, одним словом.
– Постой. Насколько я знаю, ни один патологоанатом не возьмет на себя ответственность давать заключение без вскрытия.
– Паша, ну ты как маленький ребенок, ей-Богу! – ее удивленные глаза напоминали кубические аквариумы, где плавало много красивых рыбок, возмущенных наивностью Пал Палыча. – С финансовым благополучием твоего семейства в этой стране возможно все. Как заказали, так и сделали. К тому же Лариска орала как полоумная: «Не дам его резать!» И все. Прямо как чувствовала.