Времена и люди
Шрифт:
Через несколько дней случай сам в руки приплыл: он увидел, как Елена, сноха деда Методия, входит в магазин. Вот это-то ему и нужно. Он помчался к Милене, сказал, что разгрузили машину с новым товаром, и попросил пойти с ним выбрать рубашку. Не нужно было ему никакой обновы! Как он и ожидал, Милене ни одна из выложенных на полки рубашек не понравилась, и слава богу, а то показала бы «Эта», пришлось бы раскошелиться. Заметив, что Елена направляется к выходу, он свойски тронул Милену за плечо: «Э, ясно! Работа наша деревенская, и снабжение деревенское. Пошли!» В дверях, будто случайно столкнувшись с Еленой, остановился:
— Что,
— Надо же было такой цыганский ситец привезти! — с досадой ответила она. — Кто теперь носит такую пестроту?
— Не тебе бы выступать против селькоопа. Муж как-никак бухгалтер в нем.
— Ну и что, что бухгалтер?
— Извините, я вас не познакомил. Это Елена из Моравки. Но здесь ее все зовут младшей снохой деда Методия. А это супруга нашего многоуважаемого председателя товарища Сивриева.
Милена, улыбнувшись, кивнула приветливо, в глазах же моравской красавицы, уже раскусившей его фокус, вспыхнули злые огоньки, и, не зная, во что выльется ее гнев, он поспешил ретироваться, сославшись на то, что на минутку только выскочил с работы. Удаляясь от магазина, он исподтишка поглядывал назад, не вцепились ли соперницы в волосы друг дружке…
На следующий день Милена остановила его:
— Илия, ты нарочно знакомил меня с этой женщиной?
— Как можно?! Видит бог, совершенно случайно вышло… Ну а то, что я вас оставил… Правда спешил.
— И все же ты это сделал нарочно.
— Ты когда-никогда сама бы узнала. Люди до сих пор шушукаются, что товарищ Сивриев и она… Народ разный, и недовольные есть… Но чтобы я нарочно подстроил… Ты мне плохого ничего не сделала… Я тебя… уважаю.
Он ждал ссор, сцен, криков, но в комнатах наверху ничего подобного не последовало. Единственное — Милена перестала выходить на улицу, посылая за покупками сына. Встречаясь с ним во дворе, держалась холодно. Он же не упускал случая заговорить с ней. Через месяц они снова стали разговаривать. Его ничего не ждало впереди, и было бы глупо на что-то надеяться. Просто общение с ней поднимало его в собственных глазах и, ему казалось, в глазах других людей.
Оранжевое зарево, залившее горы, угасло. Там, на горах, небо было еще светлым, а здесь быстро расползались сумерки, и вместе с ними громче загрохотала в ущелье река.
Он стер землю с мотыги, взметнул ее на плечо: на сегодня хватит.
На следующий день поднялся пораньше; солнце еще не выглянуло из-за Желтого Мела, и, пока Таска готовила завтрак, он окучивал арахис. Один из братьев-яворов, под чьей кроной можно спрятать целый дом, протянул ветви к участку и бросал на него тень. Его широкие ярко-зеленые листья дышали силой, молодостью, а арахис в тени желтел. И зачем ему этот явор? Он отшвырнул мотыгу и отправился за топором.
Эхо отозвалось от Цинигаро и заухало равномерно, гулко: «Ах! Ах! Ах!»
Прибежал отец, раскричался, разохался, мол, грешно рубить дерево, и чем оно ему помешало, крепкое, красивое…
— Поле душит.
— Весь вид у дома испортишь! Остановись, ради бога! В честь рождения твоего явор посажен…
— А мне это важнее, — ткнул он мыском ботинка в землю около пожелтевшего арахиса.
В это время вошли во двор Милена и Голубов.
— Симо! Вразуми хоть ты его! — бросился навстречу им старик. — Доведет
— Это ваше семейное дело. Я пришел тебе работу предложить. Теплицы устраивают? Сходи посмотри, если нужно, с семьей посоветуйся, а завтра принимайся за дело.
— Опять сторож! Еще не было случая, чтобы дед Драган лизал то место, на которое плюнул. Так и скажи Сивриеву.
— Да не сторож, — в голосе агронома звучала досада, — лицо, ответственное за все материалы для строительства. Опять не то?
— Спа… спасибо, — заикаясь, благодарил дед с радостной улыбкой и добавил: — Я знал, к кому идти.
— Материально ответственное лицо! — возмутился Илия. — В его-то годы? У вас у самих все шарики на месте?
Симо делал ему тайком знаки: дескать, формально назвали так должность, на самом же деле — сторож, самый обычный, без материальной ответственности.
Старик подождал, пока агроном уйдет, и зашептал Милене:
— Говорил я тебе, что бай Тишо все устроит по-людски. Вот, сама видишь.
— Я знаю, что Тодор…
— Нет, нет! Не морочь мне голову. Это бай Тишо постарался.
— Дедушка, я хотела тебя попросить, — начала Милена неуверенно, — у меня сегодня стирка, а потом мне бы пополоскать на реке большие вещи, а Андрейчо брать не хочу — в воду полезет, а еще с прошлого раза простуда не прошла.
Старик прямо-таки оскорбился: о чем речь? Какая река? Андрейчо остается с ним, и никаких разговоров.
Илия, прищурив глаза и поджав губы, смотрел, как она поднимается к себе: ишь, с Голубовым стакнулась, а то чего бы ради ему в такую рань заявляться, не из-за старика же… Пришел к ней условиться. Ах ты, елки-палки… пока председатель над неурядицами голову ломает, эти… Поживем — увидим!
День перевалил за полдень, когда она наконец вышла за ворота с большим узлом белья. Увидим, увидим, увидим! Однако закончил начатое: распилил дерево, поленья сложил в одну кучу, ветки, сучья — в другую и пошел к Влашке-реке. В устье, где Влашка-река вливает свои чистые, светлые воды в черную, всегда взбаламученную Струму, а берег зарос кустами, никого не оказалось, и он зашагал вверх по течению, борясь с искушением сбросить одежду и окунуться в одну из заводей, на дне которых просвечивались голыши, как огромные яйца.
Он не обнаружил ее и у Малого Омута, где обычно полоскали местные женщины, а не обнаружив, всерьез забеспокоился: уж не пошла ли на водопад? Берег там голый, место открытое.
Так и оказалось. Уже издали он увидел выполосканные белые простыни, растянутые на камнях, показавшиеся ему в первый момент белорунными овцами, сгрудившимися у реки, потом разглядел и «пастушку». Она то заходила по колено в воду, то выбегала на берег, обряжая очередной камень в белое руно.
Кусты кончились, и он оказался перед голой поляной. До водопада далеко, а приблизиться невозможно, если только добраться до огромного валуна, похожего на упавшую на колени женщину. Он решил доползти до него и вначале сам над собой посмеивался: вот где пригодилась армейская муштра «Ложись! Ползком!», которую все новобранцы считали лишней, никому не нужной. Однако с него сошло немало потов, пока он дополз до «упавшей на колени женщины» и, вытянув шею, осмотрел берег. Второго, которого ждал здесь увидеть, не было. Ну и к лучшему, сказал он сам себе.