Время созидать
Шрифт:
Каждый проходящий мимо «серый» заставлял ее вздрагивать и прятать лицо – наверняка ее уже искали. Впрочем, никаких листков с объявлением ее в розыск она так и не обнаружила ни на специальных столбах, ни на стенах. Писали лишь о будущей казни какого-то фальшивомонетчика.
От невозможности сидеть без дела Тильда выводила на грифельной дощечке, купленной Арону, очертания башен и куполов. Постепенно это занятие захватило ее: строгие линии расходились из-под мелка. Вереница арок, галерея, контрфорсы и высокие окна, скаты крыш, шпили…
Быстрым движением Тильда стерла
Этот рисунок она тоже стерла, хотя и не сразу.
И начала третий: напротив Канцелярии строили дом. Плотники уже ладили стропила, суетились вокруг костров, над которыми в чанах кипела смола. Дом был некрасивым, но крепким, и Тильда решила, что ему не помешало бы чуть больше изящества: высчитать линию золотого сечения и расположить по ней ряд арочных окон. Или осторожно добавить резной балкон, тенистую веранду и фигурные коньки крыши…
– Хотел бы и я так уметь, – вдруг услышала она над ухом веселый голос и чуть не подскочила. Мелок выскользнул из пальцев.
Но это были Саадар и Арон. Тильда выдохнула: наконец-то!..
Арон заглядывал в окна выходящих на площадь лавок, насвистывал какую-то песенку, довольный обновкой – грубыми, тупоносыми крестьянскими башмаками, некрасивыми, но крепкими.
Саадар посмотрел на нее – как-то хитро, загадочно. Потом наклонился, поднял мелок и отдал ей.
– И что бы ты нарисовал?..
Саадар положил на бортик фонтана большой сверток и ответил:
– Твою улыбку.
Пальцы стали деревянными и слушались плохо. Чтобы избежать неловкости, Тильда развернула ткань свертка.
Внутри лежали башмаки из толстой кожи и теплый шерстяной платок.
…не сразу Тильда заметила, что Саадар расстался со старым пистолем отца.
7
Арон закрыл глаза и представил, что мертв. Его тело кладут на резные носилки, и священник читает молитву, встряхивая связками колокольчиков, и стелется вокруг красный дым от особого порошка, который жгут, когда кто-то умирает, и все плачут, плачут… Даже мама будет плакать над ним – но куда уж там! Он уже ничего не услышит. А потом его сожгут вместе с верным конем, и над водами Рэо развеют прах… И семь яблок…
– …и семь яблок. Сколько яблок было на дереве?
– Сколько? – Арон зажмурился от яркого света, ударившего в глаза сквозь ветви дуба, у которого они остановились на привал. Яблоки? От яблок, хотя бы от пары-тройки, он бы не отказался…
– Арон, сосредоточься. Пятую часть яблок взяла Энн, четвертую часть – Офелия, Филис взяла восьмую часть…
Мама сидит на земле напротив него. У нее обычное строгое лицо. Непробиваемое, как панцирь, как доспех, как сверкающая на солнце кираса. Теперь она заставляет его каждое утро решать задачи и заниматься спряжением глаголов древнеадрийского и шаддари.
Поганые
Арон возвел глаза к небу.
Видит Многоликий, мама будет похуже мастера Дориана! Мастер Дориан, конечно, мог и по пальцам линейкой хватить, но он не смотрел вот так, как мама – выжидающе. Так, будто ты ничего-ничего не понимаешь, и тебе, как маленькому, приходится объяснять простые вещи.
– Ну же. Это легко.
– Для тебя – может быть, – одними губами произнес Арон.
Время ползло, а в голове было пусто, уныло, совсем безнадежно. Арон с тоской смотрел на примеры, аккуратно написанные мамой. Улитки в траве – и то интереснее!
Семь дней они уже в пути, а дорога все не заканчивается. И идут пешком, как бродяги, и даже не по тракту, а в обход! Надоело ужасно – особенно то, что теперь и не поесть вдоволь, даже молока не выпить! Сколько им еще тащиться?.. А ведь завтра канун Долгой ночи… Какая уж тут арифметика… В школе – и то на праздничное пятидневье давали выходной.
Арон со вздохом вернулся к задачке, простой, но думать совсем не хотелось. Вернее – думалось о чем угодно, но не о цифрах. А, например, о том, что будет с ним в Оррими.
Он вспоминал карту в мамином кабинете. Карта висела над столом, она была ярко раскрашена, и Арон любил ее изучать. И знал, что идут они через префектуру Тормини на восток, в провинцию Оррими, вовсе не к морю.
– О чем думаешь? – голос мамы, строгий и серьезный, разорвал тишину.
Арон мгновение помедлил, а потом выпалил:
– Я буду в Смирении?..
– Вовсе нет. – Мама посмотрела на него, выгнув бровь. От этого ее взгляда сразу хотелось зарыться в землю. – Ты станешь управлять погодой. Орден Служения примет тебя. Представляешь – ты сможешь помогать морякам и крестьянам…
Она помолчала, потом продолжила:
– Ты достаточно взрослый, чтобы понимать. У нас нет выбора, а дядюшка Рейнарт… Ведь он твой дядя! Он не сделает тебе плохо.
Арон шлепнул ладонью по земле. Под ладонь попал камешек.
– Я сбегу. Из монастыря. Если мне там будет плохо. Ты знаешь.
Мама глубоко вздохнула. Непонятно – злилась ли она, по ее лицу никогда не скажешь. А может, ей уже просто надоело слушать одно и то же… Тем лучше!
– Хорошо! Тогда ты станешь сам отвечать за свою жизнь!
– Я хотя бы правду говорю! А ты врешь!
– О чем же.
– О том, что все будет как раньше! Ничего не будет! Ни-че-го! Ты – преступница! Тебя поймают и посадят и… Ты думаешь, что я дурак? Я не понимаю, от чего и от кого мы бежим?.. Спрячешь меня в монастыре, да?
Арон так сильно ударил кулаком о ствол дерева, что сбил костяшки пальцев.
И увидел, как мама побледнела. А глаза стали совсем круглыми и такими черными, какими не были никогда.
И тогда он быстро заговорил о колониях, о которых рассказывал Саадар, и о реках, откуда золотодобытчики вымывают огромные слитки, и о землях, где нет закона Республики, и где не придется бояться «серых», и где можно разбогатеть и жить в доме гораздо большем, чем их дом в столице, и где никто не станет указывать, как жить, и…