Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
Город затаился в ожидании вражьего приступа. Редкие встречные прохожие с тревогой и надеждой вглядывались в лица Ратислава и его спутников: как там за стенами, как силен супротивник, выдюжим ли? Княжича в лицо знали все горожане, Ратьшу – многие. Оттого и вглядывались в них, пытались понять, что грядет впереди…
Неуютно было Ратиславу под этими взглядами, отворачивался, хмурясь. А Андрей ничего, улыбался. С парой-тройкой девиц, из боярышень, судя по одежде, перекинулся шутками. Неуж и впрямь не понимает, что грозит городу? Может, и так…
Дошли
– Сходите в гридницу, поснедайте, – распорядился Ратислав, а сам зашагал к крыльцу княжеского терема.
Позади послышался звук быстрых шагов, и с ним поравнялся Гунчак.
– Позволишь с тобой? – спросил.
– Коли князь не прогонит… – Памятуя удачный выстрел половецкого хана, Ратьша был настроен к тому благодушно.
Гунчак шумно вздохнул и пошел рядом с воеводой. Поднялись на крыльцо, кивнув начальнику охранного десятка, караулившего вход; минуя коридоры и лестницы, добрались до княжьих покоев. Здесь, похоже, только закончился совет: из дверей выходили десятка полтора вятших людей. Кто просто кивнул Ратиславу, кто поздравствовался, но поприветствовали его все.
Пропустив выходящих, вошли в покои. На воеводу и хана пахнуло застоялым теплом, запахом масла горящих светочей и горячего сбитня. За столом, в центре которого стояла объемистая серебряная корчага с питьем, восседал великий князь. Рядом – тысяцкий Будимир. Больше в покоях никого не было, если не считать пары теремных девок, убирающих со стола пустые чаши и тарелки с заедками.
– А, Ратьша! – В голосе князя слышалась неподдельная радость. – Проходи, хоробр! Говорят, ночью на вылазку ходил, изрядно татар потрепал, полон отбил. Проходи, садись, рассказывай, как дело было.
На Гунчака Юрий Ингоревич особого внимания не обратил. Кивнул только легонько в ответ на его поясной поклон.
– Дозволишь тоже присесть, великий князь? – с плохо скрытой обидой в голосе спросил половец.
– И ты садись, хан, – без особой теплоты ответил ему Юрий. – Садись, угощайся.
Гунчак присел, не чинясь, налил себе сбитня в чистую чашу, только что принесенную теремными девками, пригубил, крякнул довольно: видно, хорошо пошло горячее питье с мороза. Ратислав же сам наливать не стал, дождался, когда ему нальют – положение обязывало. Погрел сначала руки о теплые стенки серебряной чаши, раздувая ноздри, вдохнул терпкий запах и только потом глотнул. И впрямь, хорошо пошел сбитень с морозца, сразу согрел сжавшиеся в ком потроха! Не спеша, но и не слишком медля – князь с тысяцким ждут – выцедил питье. Отставил чашу, тут же наполненную девкой вновь, откашлялся и сказал:
– Правда. Ходили в эту ночь за стену.
– С кем ходил? В какой силе?
– С ближниками своими да охотниками из стражи и ополчения.
– Что, и княжича с собой потащил? – На только что довольное, веселое даже лицо Юрия Ингоревича словно набежала туча. Глаза
– Тащить не тащил, – словно и не заметив ничего, спокойно ответил Ратьша. – Сам пошел.
– А ты и позволил? – повысил голос Юрий. – Аль не помнишь, о чем с тобой сговаривались!
– А попробуй не позволь! – тоже возвысил голос Ратислав. – Разве переупрямишь такого! Да еще и смел без меры. И, кстати, показал себя достойно. В отца, видно, пошел.
Редко кто может устоять перед лестью. Не был исключением и Юрий Ингоревич.
– Достойно, говоришь, показал себя, – проворчал он, успокаиваясь. – Но смотри у меня, чтоб больше никаких вылазок с ним.
– Ладно, княже, как соберусь, пришлю его к тебе, будешь сам его держать, ибо никто другой не удержит.
– Ладно, не журись, – опять придя в благодушное настроение, произнес князь. – Ну, давай, рассказывай, как все было.
Ратислав не спеша, в подробностях рассказал о ночной вылазке. Юрий Ингоревич часто перебивал, переспрашивал, уточнял, довольно улыбался. Будимир слушал молча. Только время от времени одобрительно крякал в скомканную в кулаке бороду.
– Так, значит, своих всего нескольких потеряли? – переспросил в самом конце рассказа великий князь.
– Да, княже.
– И полона отбили едва не сотню?
– Где-то так.
– А татарвы посекли сотню, не меньше?
– И это так, княже.
– Ой, привираешь, небось, воевода!
– Ежели и привираю, так самую малость, – засмеялся Ратьша.
– Ну, молодцы, – отсмеявшись вместе с ним, промолвил великий князь. – А главное, показали, что бить их можно! Молодцы.
Ратислав скромно пожал плечами и отхлебнул сбитня. Потянулся к сдобному калачу.
– Ну а ты, хан, тоже за стену с воеводой хаживал аль как? – обратился Юрий к Гунчаку.
Тот, только что отхлебнувший из чаши, запивая сдобу, аж подавился. Раскашлялся. Откашлявшись, сиплым еще голосом пожаловался:
– Так не взял меня с собой воевода. Счел недостойным такого подвига, должно быть.
– Не взял аль сам не пошел? – Этот вопрос князь обратил к Ратиславу.
Тот тоже едва не подавился: не ожидал, что Юрий устроит разбирательство. Шумно сглотнул полупережеванный кусок калача, перхнул, прочищая горло, ответил:
– Я не взял, княже.
– Что так?
– Береженого Бог бережет, – усмехнулся Ратьша. Быстро погасил улыбку, добавил: – Хоть, может, зря не взял. Сегодня, когда на стену ходили, на Подоле хан с первой стрелы татарина за изгородью достал.
Сказал и глянул на Гунчака. Потом на князя. Губы Гунчака тронула довольная улыбка, на высоких скулах заиграл румянец. Юрий с оценивающим прищуром посмотрел на хана, отвел взгляд, сказал:
– Что ж, молодец, хан. Может, хорошо я сделал, что не вздернул, когда тебя связанным из степи приволокли.