Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
– Таран, – подсказал Гунчак.
– Понятно… – кивнул Ратислав. – А как они думают на приступ идти? – спросил, помолчав. – Свой же частокол рушить будут?
– Нет, – покачал головой хан. – Частокол у них устроен хитро: в нужных местах колья не вкопаны, а скреплены поперечными бревнами и стоят на маленьких колесиках или полозьях, если зима. Пока идет обстрел из пороков и проходы не нужны, эти врата крепят с обеих сторон к частоколу и укрепляют еще кольями изнутри. Как только начинается приступ, колья убираются и врата открывают.
– Все продумали, поганые, – встрял в
– Ну, то не они, – повернулся к нему Гунчак. – То придумали богдийцы в незапамятные времена. Монголы только переняли их придумку.
Княжич кивнул: понятно, мол.
– Зря не проследили, в каких местах эти самые проходы татары устроили. Понятно бы было, где они приступ готовят, да и для вылазки это можно было использовать, – подосадовал Ратьша. – Чего ж ты раньше не сказал!
Гунчак виновато пожал плечами.
– Не подумал, что важно. Да и делают проходы они в темное время, вряд ли углядели бы.
– А так их отличить от частокола можно?
– Вряд ли: крепеж и колья с той стороны. Летом еще, наверное, можно было бы рассмотреть, если к нижней части приглядеться – колья-то не вкопаны. А сейчас снегом низы присыпали, не поймешь, вкопаны колья или нет.
Ратьша досадливо крякнул, дернул запорошенную снегом бородку. Буркнул недовольно:
– Ладно, пошли дальше.
Двинулись от Южных ворот по Оковской стене. Теперь стена поднималась круто вверх. Опять пошли ступени по боевому ходу. Двигались ходко, запыхались, пока добрались до самой высокой части городской стены – Дозорной башни. Подниматься на нее не стали: чего там нового с нее увидишь? Обложили стольный град со всех сторон.
Теперь шли по участку стены, идущей по гребню Окского откоса. Стражники здесь стояли гораздо реже, чем на напольной части. Да и то – идти на приступ со стороны высоченного, крутого, обледеневшего откоса решится только безумец.
Снег прекратился. Тучи потеряли свинцовую налитость, приобретя молочную белизну, но небо закрывали все еще плотно, только поднялись повыше и приобрели четкие очертания нижних краев. Ветер же, наоборот, усилился, завывая голодным волком в бойницах.
Между Борисоглебскими и Оковскими воротами Ратислав остановился, выглянул наружу, обозревая Оку и заокские леса, хорошо видные отсюда, с верхотуры. Спутники его остановились, держась чуть позади. Княжич тоже было высунулся из бойницы.
– Куда выставился! – одернул его Ратьша. – Стрелу поймать хочешь?
До частокола, построенного за ночь хашаром на Подоле у самого берега реки, конечно, далековато, да и стрелять вверх на такую высоту очень непросто, а уж попасть… Но береженого Бог бережет. Княжич послушался, хоть и поморщился недовольно.
За Окой татары тоже понаставили палаток и шатров. Хоть и было их не в пример меньше, чем в основном стане, и стояли они не сплошняком, а куренями. Над шатрами поднимались дымы, которые подхватывал ветер и растрепывал о голые кроны деревьев Заочья.
По льду реки, по запорошенным снегом местам неторопливо перемещались разъезды легкой конницы. Было этих разъездов десятка два – два с половиной. За частоколом, который вырос за ночь между откосом и берегом,
Один из стражей, оказавшийся рядом с Ратиславом, то ли просто из удали, то ли чтобы показать старание перед воеводой, высунулся в бойницу, натянул лук и пустил стрелу. Ратьша проследил ее полет. Мимо!
– Дай мне, – раздался гортанный голос Гунчака. – Попробую.
Стражник глянул на Ратислава. Тот разрешающе кивнул. Гунчак принял из рук воина лук, попробовал его на изгиб, пробежал пальцами по рогам, провел большим и указательным по тетиве. Скинул шлем с подшлемником, подал Первуше.
– Подержи.
Вытащил из большого тула, прислоненного к стене, стрелу, осмотрел – не понравилась. Сунул обратно, вынул другую. Эта подошла. Облизнул палец, выставил руку наружу в бойницу, оценивая силу и направление ветра. Хмыкнул неопределенно. Потом осторожно выглянул наружу сам. Ветер взъерошил его короткие волосы, бросил в лицо горсть мелкого снега, сдутого с крыши стены. Гунчак даже не поморщился. Лицо его приняло сосредоточенное выражение: степняк искал добычу. Ратьша тоже аккуратненько выглянул в бойницу, с интересом следя за действиями половецкого хана.
Ждать пришлось недолго. Щелкнула тетива, и стрела, мелькнув пестрым оперением, порхнула вниз. Есть! Попал степной бродяга! Один из татарских воинов, имевший неосторожность показать из-за частокола голову, пошатнулся, сделал несколько шагов прочь от изгороди, упал набок, посучил какое-то время ногами и замер.
Сразу же несколько стрел взмыли снизу в ответ. Ратислав и Гунчак укрылись за заборолами. Пара стрел с глухим стуком воткнулась в стену возле бойниц, откуда выглядывали воевода и хан. Одна влетела в бойницу, воткнулась в противоположную стену боевого хода, задрожала, вроде как досадуя на промах. Стражник, получивший свой лук обратно, выдернул татарскую стрелу и хозяйственно засунул ее в тул к своим стрелам.
– Хороший выстрел, – похвалил степняка Ратислав.
Княжич и его меченоши смотрели на Гунчака с нескрываемым восторгом. Первуша тоже одобряюще кивнул. Гунчак самодовольно усмехнулся, напялил шлем на голову, заложил большие пальцы рук за широкий узорчатый пояс, гордясь.
– Молодец, молодец, – повторил Ратьша. Выглянул осторожно из бойницы, сказал: – Ладно, пошли. Надо до князя дойти. Узнать новости.
Добравшись до башни Оковских ворот, спустились в город, пересекли торговую площадь, двинулись в сторону княжьего двора. Если у самой крепостной стены и вблизи осадных клетей, тянущихся с ее внутренней стороны, было довольно оживленно (менялись стражи на стене, смерды из беженцев подносили боезапас, бабы жгли костры для кипятка и смолы, а заодно готовили еду для домочадцев, бегали неугомонные ребятишки), то подальше, в самом городе, народу на улицах встречалось совсем чуть.