Время жнецов
Шрифт:
Часть первая. Глава 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СЛЕДЫ НА ВОДЕ
И только потому убийства и поджоги
Не вышили еще забавных вензелей
По сумрачной канве бесцветных наших дней,
Что мало смелости дано душе убогой.
(Ш. Бодлер "Цветы зла").
Глава 1.
В царстве Аида. Будни судебного медика. Приземистое здание морга Обуховской больницы, удалённое, спрятанное от основного корпуса, смотрелось сиротливо и убого. Условия судебно-медицинских исследований в Санкт-Петербурге всё ещё оставались хуже, чем в других крупных городах Российской империи. Специального судебно-медицинского
Судебные медики искали причины, сроки и механизмы криминальных смертей, находили и исследовали вещественные доказательства, найденные на местах преступлений и самих телах погибших. Именно они доказывали, что данная смерть является насильственной со стороны вторых или третьих лиц. И к данной сфере, всё же медицинской деятельности, как нельзя лучше подходило давнее латинское выражение:»Hic locus ubi mortui docent vivos — Здесь то самое место, где мёртвые учат живых». Сами судебно-медицинские специалисты — начинающие и профессионалы, опираясь на далеко не всеобъемлющие возможности своей науки, часто повторяли и вторую латинскую пословицу, приходящуюся в их практике к месту: " Et mortuus disputatio quoque — И мёртвые тоже говорят».
Утреннее солнце, стремясь вверх и набирая силу, через мутные, давно немытые окна морга, осветило помещение прозекторской. В ней располагались специальные секционные столы — деревянные, но обитые металлом, а рядом находились столы с необходимыми для вскрытия тел инструментами, несколько видов ножей и пинцетов, циркулярная пила для вскрытия черепной коробки, весы для взвешивания исследуемых органов, которые разрезаются по специальной методике, для каждого органа свой метод. В дополнение ко всему имелись небольшие черпаки-поварёшки для вычерпывания биологических жидкостей из различных карманов и полостей тела. Отдельно стояли специальные приспособления, банки с консервантами, куда складывались кусочки тканей для последующего исследования под микроскопом. Стены прозекторской увешаны потускневшими от времени плакатами с методикой вскрытия тел.
В соседнем, отделённом от прозекторской деревянной перегородкой, помещении ютилась маленькая медицинская лаборатория: большой стол, заставленный чашками Петри, стопками предметных стёкол — чистых и с материалом для исследования под микроскопом. На краю стола громоздился тот самый микроскоп. На полках, висящих на капитальных стенах, прозрачным стеклом выделялись ряды колб и штативы с пробирками, соседствующие с банками химикатов с притёртыми пробками. Единственное узкое оконце слабо освещало это помещение. Возле входа в морг притулился кабинет судебного медика, там он собирался с мыслями и писал экспертные заключения.
Во всёх уголках морга царили холодный сумрак потустороннего мира и тишина безысходности. Вроде бы три разных помещения, но в каждом из них чувствовалось одно и то же — густая смесь запахов человеческого тлена и формалина, нельзя было точно определить, где заканчивался один и начинался другой. Без привычки здесь невозможно было бы выдержать и двух минут: посетители падали в обморок, благо в морге имелся достаточный запас нюхательной соли, или, как пробка из бутылки шампанского, вылетали наружу — на свежий воздух, но и там долго не могли прийти в себя, сотрясаемые дрожью отвращения и брезгливости.
На секционных столах сейчас находились два обнажённых женских тела с разверзшимися, без участия прозектора, животами. Мёртвая молодость, убитая красота — сорванные цветы или загубленные рукой кровавого жнеца колосья жизни.
***
В проходе между двумя секционными столами, лицом друг к другу, стояли два судебных медика, похожие одинаковым облачением: длинные клеёнчатые фартуки и нарукавники, на ногах — калоши, на руках — смотровые перчатки, защищающие от воздействия составляющих трупного яда — путресцина и кадаверина, на головах белели медицинские шапочки — ни один волос исследователя не должен был попасть на труп, иначе эта мелочь станет вещественным доказательством.
А разница заключалась в том, что первый докладывал второму, тем самым демонстрируя зависимость своего положения. Второй выделялся и доминировал проницательным, немигающим взглядом, отражающим способность замечать и запоминать любые
Именно такое впечатление на окружающих производил Пётр Апполинарьевич Вяземский — судебно-медицинский эксперт — консультант Управления сыскной полиции Петербурга, специалист по особым случаям и сложным экспертизам. В этом году Вяземскому исполнилось тридцать пять лет. В самом начале своей медицинской карьеры, ещё в Императорской Медико-хирургической Академии, Пётр горел желанием стать знаменитым хирургом, но, прослушав обязательный для всех курс лекций по судебной медицине, перевёлся на судебно-медицинский факультет. Там судьба столкнула молодого Вяземского с профессором Иваном Максимовичем Сорокиным — лучшим русским токсикологом, свела с профессором Александром Петровичем Загорским — видным физиологом, патофизиологом и патологоанатомом. Интерес Петра Апполинарьевича заключался в том, что оба его наставника долгое время обучались и практиковались в Европе, и следовательно обладали современными знаниями и методиками исследований, так необходимыми для нарождающейся отечественной криминалистики.
Свой путь судебного медика Пётр Апполинарьевич начинал с полицейского прозектора Казанской части, совсем не похожего на британских или американских коронеров. На сегодняшний день судебно-медицинскому делу Вяземский отдал двенадцать лет, два последних года, исполняя обязанности консультанта Управления сыскной полиции столицы, которое и наделило его особыми возможностями и полномочиями. Всё это время со своих коллег и подчинённых Вяземский требовал максимальной сосредоточенности в работе с любыми трупами, взвешенности заключений по экспертизам останков, конкретных, практических для сыска, выводов по результатам патологоанатомических исследований. Но каждый, кто был знаком с Петром Апполинарьевичем, накрепко запоминал его слова: " На свете совсем не существует мелочей: из мелких и сперва незаметных, совсем незначительных, по мнению обывателя, несведущего в искусстве, мазков в финале получаются самые великие полотна. Целое стоит на мелочах и из них же состоит».
Судебный медик Коломенской полицейской части Карл Альфредович Штёйдель, докладывающий Вяземскому суть дела, был на пять лет моложе, но соответствовал профессиональным требованиям Петра Апполинарьевича. В то время в Петербурге собралась масса иностранных медицинских специалистов, но все они предпочитали частную практику, мало, кто стремился на государственную службу: частным образом да под иностанной вывеской они за день и за год зарабатывали намного больше. Карл Альфредович от приезжих отличался тем, что являлся представителем давно обрусевшего немецкого рода баден-вюртембергских Штёйделей, осевших в России ещё в эпоху Петра Великого. И далёкие предки Штёйделя были российскими военными, врачами, инженерами и адвокатами. В то же время, в эти самые дни его, урождённый немцем собрат, Эрнст Готлиб фон Штёйдель уже стал знаменитым на всю Европу врачом, ветеринаром и ботаником. Нет, наш Штёйдель не завидовал никому, потому что свято верил в немецкую поговорку: «Jedem das Seine — Каждому своё», то есть каждому по делам и старанию его.
Обрисовав состояние судебно-медицинской службы на базе морга Обуховской больницы, её сегодняшние возможности и потребности, которые были видны и без всяких комментариев, Карл Альфредович приступил к основному, причинному моменту встречи с Вяземским:
— Уважаемый, Пётр Апполинарьевич, наша сегодняшняя совместная деятельность санкционирована главой столичной сыскной полиции Иваном Дмитриевичем Путилиным, — подчёркивая важность предстоящего мероприятия доложил Карл Альфредович. — Сыскная служба обеспокоена невозможностью опознания женщин, чьи тела лежат перед вами, что, в свою очередь, затрудняет поиск особо опасного преступника или преступников. Необходимо коллегиальное мнение судебных медиков с использованием всех наработок по этим случаям. Совершенно необходимы выводы, которые, откроют новые возможности идентификации жертв данных, с вашего позволения сказать, однотипных убийств. Нужно выявит новые доказательства, основанные на результатах наших патологоанатомических исследований. По полицейским отчётам с мест преступлений у сыска нет понимания мотивов данных преступлений, улик и вещественных доказательств, облегчающих поиск убийцы или убийц. Можно предположить, что, если эти сведения просочатся в прессу, в столице начнётся форменный переполох с вовлечением в этот процесс директора Департамента МВД Дурново или градоначальника Грессера. А главное, мы никак не можем подвести Ивана Дмитриевича. Так что, Пётр Апполинарьевич, вся надежда на вас.