Время жнецов
Шрифт:
— Добрый день, господин доктор. Хочу заметить, что сегодня вы задержались к обеду, он уже готов и, как у вас говорят, «давно стынет». Благоволите подать его в гостиную или кабинет? — такими словами Ильзе встретила Вяземского. Нужно отметить, что она была единственным человеком, которому Пётр Апполинарьевич позволял называть себя «доктор».
— Через пятнадцать минут я жду обед в гостиной, уважаемая Ильзе, — слегка извиняющимся тоном ответил Вяземский и шагнул вглубь просторной прихожей.
Апартаменты, в которых чуть меньше века проживали Вяземские, выглядели крайне внушительно, хотя их хозяева и не имели прямого отношения к этому княжескому роду. Большая прихожая соседствовала со светлой и просторной комнатой Ильзе. Гостиная, подобная парадному залу, окна которого выходили на набережную Фонтанки с видом на Михайловский замок находилась напротив большой, но очень ухоженной кухни, а просторная спальня хозяина соседствовала с его кабинетом. Все эти помещения располагались по бокам широкого и очень удобного коридора, покрытого старинным, но добротным паркетом. Со времени смерти родителей Петра Апполинарьевича в родовом гнезде Вяземских поселилась тишина и пустота. А взаимное одиночество сблизило
***
После рюмки «П. А. Смирнов» отведав тарелку наваристого супа айнтопф, а затем разделавшись с панфиш из трески, Вяземский слегка отяжелел и откинулся на спинку венского стула. Так продолжалось недолго — Ильзе, убрав посуду, подала чай с ароматным печеньем зимтштерн собственного приготовления, хозяин обожал выпечку с корицей. Неспешно попивая горячий чай, Пётр Апполинарьевич окинул взглядом пространство гостиной и горестно вздохнул. Здесь всё дышало давно ушедшим прошлым.
И импозантная мебель начала века, и серебряные подсвечники, и широкий дубовый стол на восемь персон, покрытый шитой золотистой нитью белой скатертью, и изразцовая печь напоминали Петру Апполинарьевичу о предках. Со стены на Вяземского смотрел портрет далёкого деда — Антона Петровича, одетого в генеральский мундир. Лицо серьёзное, пристальный, решительный взгляд военного человека, парадный тёмно-зелёный мундир со скошенным воротником украшен золотым шитьём в виде дубовых листьев и двумя эполетами с густой бахромой и полем из сплошной золотой «рогожки». Генералом от артиллерии этот Вяземский, по «Табели о рангах» представитель V класса, который соответствовал гражданскому статскому советнику, участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. Антон Петрович отличился в военных действиях на Балканах, но был тяжело ранен и вынужденно покинул армию. За воинские заслуги и верность императору, по высочайшему повелению, в отставку генерал вышел тайным советником, чиновником IV класса. Но через год его не стало. Супруга Антона Петровича не вынесла утраты и ушла в след за ним.
Отец Петра Апполинарьевича — Апполинарий Антонович был единственным сыном генерала, но по его стопам не пошёл. Он служил в управлении военно-учебных заведений. Не являясь военным чином, по должности Апполинарий Антонович соответствовал армейскому полковнику и относился к коллежским советникам, что соответствовало VI классу. Отец Петра Апполинарьевича умер вместе с его матерью от очередной вспышки холеры — в жаркий день они выпили по стакану некипяченой воды в ресторации на углу Мойки и Невского проспекта. С 1830 года эта злая напасть уже четыре раза посещала Санкт-Петербург: сказывалось низкое качество питьевой воды и отсутствие достойных столицы Империи канализационных сооружений.
Сам Пётр Апполинарьевич тоже не служил в армии, но сегодняшний его гражданский ранг коллежского советника — представителя VI класса, соответствовал званию пехотного полковника. VIII класс, предоставляющий личное дворянство, давал молодому Вяземскому возможность обучения в любых военно-учебных учреждениях, даже без помощи отца. И Пётр Апполинарьевич без труда поступил в Императорскую Военно-хирургическую Академию, в то время курируемую военным ведомством. Гражданскую службу Вяземский начал с коллежский асессора, того самого VIII класса, а через восемь лет дослужился до сегодняшнего гражданского статуса и обращения "ваше высокоблагородие". Конечно, теперешний годовой доход Петра Апполинарьевича и его деда отличались, но сердобольный генерал оставил потомкам в наследство три крупных деревни в соседней Олонецкой губернии, и крепкие крестьянские хозяйства приносили стабильный прибыток. Нет, Вяземский не считался уж очень зажиточным дворянином — имелись и побогаче, и победнее, но Пётр Апполинарьевич никогда не бедствовал да ещё и прислугу содержал — три раза в неделю сестра Ильзе — Данута помогала той с приобретением продуктов, уборкой помещений и приготовлением пищи. Покончив с чаепитием и поблагодарив Ильзе за старание, Пётр Апполинарьевич переместился в кабинет, туда же Ильзе подала свежие газеты и почту. Это рабочее помещение тоже носило следы пребывания в нём деда и отца Вяземского. Книжные полки, массивный пьсьменный стол с серебряной чернильницей, тёплый и мягкий персидский ковёр на полу. Исключая приверженность к старомодному звонку-колоколичику, Пётр Апполинарьевич совсем не слыл ретроградом. На стене висел телефонный аппарат за № 75 — один из, уже имевшихся, тысячи пятисот городских номеров-абонентов, Москва в этом плане отставала. Цена обладания такой возможностью составляла двести пятьдесят рублей в год, в то время, как самая роскошная шуба стоила восемьдесят пять, а мешок картофеля — один рубль. Телефонная связь для Вяземского являлась не роскошью или предметом особой гордости, а рабочей необходимостью. Номер абанента под названием "1-й участок Коломенской полицейской части" значился как 54, а 2-й участок шёл под номером 55. Удобно расположившись в кресле, Вяземский принялся перелистывать газеты. В "Санкт-Петербургских ведомостях" его внимание привлекла статья журналиста — криминального репортёра Г.Д. Белосельцева под названием «Время жнецов». Написанное, вызвало в Вяземском двойственное впечатление:
«Век XIX близится к завершению, но «эра страха» в Великобритании и Соединённых Штатах Америки, стартовавшая в самом его начале, не отпускает эти цветущие и прогрессивные страны.
Rippers-эпидемия охватила Туманный Альбион и два года кровавые жнецы снимают свой преступный урожай. «The London Times» сообщает:
«Сегодня утром полицейский констебль Уильям Пеннетт обнаружил безголовый и безногий торс неопознанной женщины под железнодорожной аркой в Пинчине. Представляется вероятным, что убийство было совершено в другом месте и что остальные части расчлененного тела были утилизированы преступником в разных местах Пинчина. Туловище женщины было найдено в 5:15 утра под железнодорожной аркой на Пинчин-стрит в Уайтчепел.
Лондонской газете вторит и американская «New-York Tribune»:
«Герману Уэбстеру Маджетту, скрывавшемуся под именем Генри Говарда Холмса было предъявлено обвинение в убийстве семьи Питзелов, в котором он сознался, в 27 убийствах в Чикаго, Индианаполисе и Торонто и в 6 попытках убийства. Газеты Хёрста выплатили Холмсу 7500 $ за его раасказ о себе и своей жизни. Он давал противоречивые показания о своей жизни, сначала заявляя о невиновности, а затем — что был ведом Сатаной. Его лживые показания создавали проблему установления истины на основе его заявлений. После того, как сторож „Замка“ — отеля Холмса в Инглвуде, районе Чикаго заявил в полиции, что ему никогда не позволяли прибирать верхние этажи, следователи занялись проверкой этой информации, обнаруживая всё новые способы убийства и избавления от трупов мнимым доктором Холмсом. Количество жертв оценивалось от 20 до 350 человек, за основу брали количество пропавших людей в то время и показания соседей Холмса. Разночтения в количестве жертв можно объяснить тем, что много людей прибыло в Чикаго, чтобы посетить всемирную ярмарку, но так или иначе не вернулись домой. Холмс сознался в 27 убийствах, хотя, по заявлению полиции, некоторые тела были в таком ужасном состоянии в подвале, что определить их фактическое количество не представлялось возможным. В основном жертвами Холмса были женщины-блондинки, но были и мужчины, и дети. Пеступления Холмса дикая помесь киднепинга, изошрённых пыток похищенных мужчин и женщин, убийств с расчленением трупов. Потому Генри Говард Холмс получил прозвище Henry the Reaper, в чём-то сочетающееся с британским Jack the Ripper. Сумасшедшее, кровавое и ненасытное чудовище, безжалостный жнец человеческих жизней — вот каков он, Генри Говард Холмс. Суд над преступником состоится в Филадельфии, и он будет справедливым — американский народ устал жить под пятой страха и безнадёжности на защиту от него».
Читатель может не поверить, но заграничная зараза имеет ползущий характер — ни моря, ни горы ей не преграда. Доказательства? Два женских тела на набережной Фонтанки, изуродованные почише любого Риппера-Рипера. Настало время «жнецов», настигшее и Санкт-Петербург. Каковы перспективы выхода из этой ситуации? Таковых я не вижу. В Лондоне блистает Скотленд-Ярд, в Америке — Пинкертоны. А кто защитит граждан нашей столицы от этой заграничной напасти? От зверя, обожающего женские страдания и розы, увы, не ставшие аленьким цветочком из народной сказки. Две недели столичная полиция тщётно пытается выйти на след преступника или опознать его жертв, грубо говоря, беспомощно топчется на месте. Чувствуя на себе ответственность за благосостояние и безопасность горожан, я обратился за помощью к директору Департамента полиции МВД Империи, его превосходительству г-ну П.Н. Дурново. Иван Николаевич решительно взялся за контроль над результатами расследования. Теперь старичок Путилин будет работать с удвоенным, даже утроенным рвением или уйдёт в отставку, предоставив возможность руководства Сыскной полицией молодым, перспективным и более умелым кандидатам.
Г. Д. Белосельцев».
— Да-а-а, Карл Альфредович… Истый немецкий нос неприятности загодя чувствует, — вслух произнёс Вяземский и направился к телефонному аппарату, потом крутанув ручку индуктора, произнёс в трубку:
— Соедините с номером 62, — абонентом являлся хороший знакомый Петра Апполинарьевича — Платон Скобеев, весьма известная в журналистских кругах личность. Дождавшись соединения, Вяземский обратился к Скобееву с просьбой:
— Платон Сергеевич, душа моя. А поведайте-ка мне, кто такой Г. Д. Белосельцев в «Санкт-Петербургских ведомостях». Что за человек и кому на стороне служит?
— Так себе человечишко, Пётр Апполинарьевич. На «жареном» да «жёлтом» имя себе делает. По сути, самолюбивый графоман. На Департамент полиции Министерства Внутренних Дел трудится, Дурново расхваливает или тех, на кого тот укажет, и топит неугодных по его же указке, — прозвучало из глубины телефонной трубки.
— Благодарю, Платон Сергеевич, за мной должок, верну сторицей. Вы всё ещё интересуетесь прижизненными изданиями Пушкина? — ответил Вяземский и, снова крутанув индуктор, повесил трубку на держатель.