Всадники Одина Цена человечности
Шрифт:
Тана, не удержавшись, вскрикнула. Негромко, тут же прикрыв ладошкой рот. Глаза наполнились слезами. Боги, за что?!
– Мне жаль, милая. Если бы я могла чем-нибудь помочь…
– Не нужно, тетушка. У тебя свое горе, что тебе с моим возиться… – срывающимся голосом сказала Тана. – Я… А чужестранец? Что с ним?
– Не знаю. Увели его куда-то связанного. А зачем он тебе? Знаешь подлеца?
– Знаю, – выдохнула Тана. – Спасибо, тетушка. Я… Идти мне нужно. Не знаю, ворочусь ли обратно. Прощай.
– Стой. Ты куда? – вскинулась Нинье.
– Пойду я. Дом наш с тятенькой ведь
– Ты, погоди, не торопись. На похороны хотя бы останься. Недолго ждать-то осталося. Сожгут его на рассвете.
– Да как же я останусь, тетушка? Меня же стражники судейниковы поймают.
– Не поймают. Мы тебя в яркино платье нарядим, да на голову чепец наденем. Постоишь в сторонке, когда все напьются, попрощаешься. Никто тебя и не узнает.
– Я тогда ночью вернусь. После полуночи.
– А отчего же к нам сейчас не зайдешь? Я тебя блинами накормлю.
– Н... не могу. Прости.
– Ждет тебя, что ли, кто? – тетушка Нинье всегда была очень прозорливой.
Тана, не видя смысла отпираться, кивнула.
– Небось чужак второй. Я угадала?
– Да, – Тана поджала губы.
– И зачем ты только с ними связалась? Вон сколько горя от них.
– Ян... тот, которого схватили, спас мне жизнь в лесу. Я... дура я, в общем. Думала это нора чернуш, поставила силок. А то логово арыси оказалось. Убила случайно котенка, вот мать на меня и напала. Если бы не он... Я ему жизнью обязана. Не могу я их оставить в беде. Да и сама оставаться тут тоже не могу. Судейник... он... он... скотина. Он мерзость сделать со мною хотел. Я сбежала, попутно дала по яйцам. Вот он меня и невзлюбил. А после сегодняшнего... он меня вообще со свету сживет да к Хель отправит на съеденье теням.
– Ох, ты бедное дитя... Несладко тебе. Но... ты в деревню не вздумай соваться с чужаком своим. Приводи его после полуночи... я подберу ему мужнину одежу старую. А то вы так далеко не уйдете.
– Что ты, тетушка! Не надо, я ему тятькино платье отдам.
– Ну... ежели у тебя не получится в хату свою попасть, то приходи, подберем что-нибудь. Вольф у меня мужик добрый, он поймет.
– Хорошо... я после полуночи приду и Йорга приведу, коли сама одежду не достану.
– Да хранят тебя Боги, дитя, – Нинье протянула руку и потрепала Тану по волосам. – Я буду ждать... И в дорогу вам еды соберу. Сердце кровью обливается, как думаю, что ты скоро нас покинешь... Яра... теперь ты... Может, передумаешь? Мы тебя с радостью примем и защитим. Ты ж мне дочкой стала...
– Я... я подумаю, – сипло выдохнула Тана. К горлу подступили слезы. Она развернулась и убежала, больше не сказав ни слова.
Она слышала, как за спиной захлопнулись ставни, и от этого стало совсем пусто и одиноко. Тана еще долго неслась, не разбирая дороги. Об осторожности и вовсе позабыв. Наконец она остановилась на другом конце деревни, прямо перед хижиной, где обычно жил Велига, когда приходил к
Как это могло произойти?! Хельевы смески! Это все из-за них! Сдать их надо, пойти на поклон к судейнику… Нет! Она этого никогда не сделает. Она не такая. Она… Почтенный. Он ведь заступился за них перед судейником. Если он что-то знает, то обязательно ей скажет. Или поможет добрым словом. Зря она так с ним. Старый cагарт ведь только добра хотел ей. А она... Надо хотя бы извиниться...
С этими мыслями Тана постучала в хлипкую дверь. Та почти сразу же отворилась, точно бы Почтенный ждал ее прихода. Сагарт тоже был уже в ночной сорочке и заплетенными для сна волосами. В руке он держал огарок свечи.
– Дитя, не ожидал я тебя здесь увидеть, – мягко проговорил Велига. – Заходи в дом.
– Я сначала не собиралась к вам идти, Почтенный. Я... – Тане нечего было скрывать, потому она говорила честно. – Но... отец… Вы ведь и сами знаете, наверно.
– Знаю, – скорбно кивнул тот, прикрывая за ней дверь. – Иди к столу. Я приготовлю тебе успокаивающий отвар из морской травы. Он даст тебе сил со всем справиться и ясности уму добавит.
Тана проследовала вглубь хижины, к небольшому очагу, выложенному прямо посреди светелки, в котором еле-еле тлели угольки. Рядом стоял невысокий, добротно сколоченный стол. Совсем простой: без резьбы и украшений. Она опустилась на один из стоявших рядом с ним колченогих стульев и принялась оглядываться.
Тана бывала тут очень редко. И ни разу не заходила внутрь. Обычно она с порога забирала травы и мази для отца или скотины и убегала дальше по делам. А теперь она могла все разглядеть. Хижина сильно отличалась по убранству от Великого храма Ньёрда в Гуннаре, отделанного жемчугом и перламутром. Здесь же было... просто. Добротно и без затей. Одна светелка, в дальнем в углу которой приютилась кровать, такая же простая, как стол и стулья. На полу лежало несколько бараньих шкур, из-под которых выглядывало стальное кольцо от крышки погреба. На противоположной стене висело несколько полок сплошь заставленных всякими книгами и свитками, какими-то скляночками и бутылочками. А еще... под самым потолком висели пучки трав и водорослей, нити с нанизанными осколками ракушек, кораллов и гирлянды разноцветных сушеных рыбок… Только огромная пятнистая витая раковина в центре потолка выдавала здесь жилище cагарта самого Ньёрда. В остальном же хижина скорее подходила бедному лекарю, чем одному из служителей Богов.
Сам Почтенный, пока Тана осматривалась, успел раздуть очаг и, покидав каких-то травок в котелок, накрыл его крышкой.
– Ты останешься на похороны? – спросил он, усаживаясь рядом с девушкой.
Тана покачала головой:
– Не могу, Почтенный. Ухожу я, хотела напоследок извиниться только. Я вас обидела незаслуженно давеча, зла была очень. Простите, – она опустила глаза, не решаясь посмотреть в лицо Велиге.
– Я с самого начала простил тебя, дитя, не тревожься. Но куда ты пойдешь? Зачем? Отец твой наказание понес, теперь ты свободна по всем законам.