Все мы злодеи
Шрифт:
— Нет, конечно, нет! Но…
— Тогда как ты это сделаешь? Ты убьешь Иннес, младшую сестру Бриони?
Горячие слезы текли по лицу Изобель. Она ненавидела плакать. Она ненавидела чувствовать себя такой неуправляемой. — Да, я так и сделаю, — сказала Изобель. Потому что если и было что-то, чему ее научил последний год, так это то, что она была выжившей.
Ее мать встала и схватила Изобель за запястье. — Отлично. Тогда мы уходим.
— Что? — прохрипела Изобель.
— Мы едем в Керактос, к моей сестре. Мы сядем на самолет сегодня вечером. Ты будешь слишком далеко, чтобы они смогли забрать тебя до начала
Часть Изабель расцвела от облегчения. Она могла бы навсегда покинуть Илвернат. Она могла бы начать все сначала.
Но тогда Макасланы выбрали бы одного из ее кузенов. Могла ли она действительно так поступить с ними? Обречь Питера, или Аниту, или кого-то еще на смерть? Она знала, насколько одарена. Она дала Макасланам настоящий шанс на победу, на обретение власти и богатства, которые изменили бы их репутацию, изменили бы их жизнь. Даже если бы у Изобель всегда была мать, к которой она могла бы обратиться, она не хуже любого из них знала, каково это, когда с тобой обращаются как с пятном, позором.
— Я не пойду, — выдавила Изобель.
— Пойдёшь.
Сначала, когда она начала вытаскивать Изобель из постели, та попыталась вырваться из ее объятий. Но когда острые, ухоженные ногти ее матери впились в ее кожу, Изобель собрала всю свою концентрацию и наложила заклятие с кварцевого кольца на мизинец.
Белая магия сочилась из камня, просачиваясь, как разлитая нефть, на ковер. Сила бурлила и поднималась, разбрызгиваясь по всему, до чего могла дотянуться. От его прикосновения полированное каштановое дерево тумбочки Изобель начало гнуться и гнить. Обивка на стенах пожелтела, обои вокруг отслаивались, как высохшая кожа. С громким, визгливым стоном половицы прогнулись и отодвинулись одна за другой, как ломкие ногти, обнажая грязь и личинок внизу.
Ее мать закричала и отпустила ее как раз в тот момент, когда «Внутренности Болота» коснулись ее кожи. Он прилипал к ее плоти, как смола. К тому времени, как она смогла произнести заклинание щита, оно опалило кончики ее волос. От этого запаха Изабель чуть не вырвало.
Вместо этого она прижала колени к груди и зарыдала, ее кровать была единственным нетронутым островком в море гнили и грязи. Заклятие девятого класса, предназначенное для разрушения защитных чар, было подарком ее отца, когда она согласилась стать чемпионом. Она собиралась сохранить его для турнира, но вместо этого разрушила то место, к которому другие Макасланы никогда не прикасались.
— Ты не можешь заставить меня что-либо делать, — огрызнулась Изобель на свою мать, которая выбежала в коридор. Теперь они оба рыдали. — И ни один из других чемпионов не достаточно силен, чтобы победить меня.
7. ГAвин Грив
Гривы никогда не имели выгоды от турнира. Для нас, и, возможно,
Традиция трагедии
Пока снаружи бушевал шторм, Гэвин прокрался в свою комнату и поспешно закрыл за собой дверь. Гром отозвался в его груди, когда он опустился на колени у своего стола, изучая кварцевый магический камень, встроенный в нижний ящик. Заклинание внутри — «Скройся», пятый класс — защищало ящик от посторонних глаз. Это было заклинание высшего класса, которое он когда-либо мог создать самостоятельно.
Размышления о создании магических камней напомнили Гэвину о его катастрофическом разговоре с Османдом Уолшем и его неспособности заключить какие-либо союзы с заклинателями. Возможно, у него не было связей или ресурсов других семей турнира. Но он знал, что будет чемпионом большую часть своей жизни. И это дало ему, по крайней мере, один ценный товар: время.
Он отключил заклинание и выдвинул ящик. Внутри было шесть папок с файлами и потрепанный экземпляр «Традиции трагедии», снабженный комментариями и помеченный десятками вкладок. Первоначально его заметки начинались как исследование истории высшей магии и конкурирующих семей, но по мере приближения турнира они стали чем-то другим.
Досье. О других возможных чемпионах.
Изобель Макаслан. Элионор Пэйн. Карбри Дэрроу. Иннес Торберн. Три потенциальных Блэра.
И лидер, чемпион, который волновал его больше всего.
Гэвин вытащил этот файл и открыл его.
Вспышка молнии снаружи только подчеркнула злобный взгляд Алистера Лоу.
Гэвин вырвал фотографию с Илвернатского затмения и прикрепил ее к передней части файла. Это была первая фотография парня, которую он нашел — его семья была намеренно замкнутой. Во вспышке камеры охотника на заклятия Алистер Лоу выглядел глубоко раздосадованным. Гэвин знал, что у него был старший брат, и хотя технически оба имели право стать чемпионами, Гэвин — вместе с основными СМИ — был уверен, что выберут Алистера. Еще до того, как книга была опубликована, ходили слухи об Алистере, которые шептали другие семьи: его сила, его злоба, его жестокость. Заклинатели, несомненно, умоляли у его ног спонсировать его.
Гэвин предпочел не думать о другом, что доказывала фотография: даже в нелестном свете, даже хмурый, Алистер Лоу был чрезвычайно хорош собой. Не то чтобы это имело значение.
— Я собираюсь убить тебя, — сказал Гэвин вслух, тыча пальцем в центр фотографии.
Дверь в его комнату со скрипом отворилась. — Что ты делаешь?
Высокий, слегка гнусавый голос Фергуса разнесся по комнате.
Гэвин захлопнул папку и резко обернулся.
— Я говорил тебе не входить сюда.
Его брат нахмурился. Его светлые волосы прилипли ко лбу; за ним в коридор вели мокрые следы. — Тогда тебе следует наложить на свою дверь более сильное заклинание.
Взгляд Фергуса метнулся от вешалки в углу к шкафу, заполненному рядом одинаковых футболок, отсортированных по цвету, и, наконец, к открытому ящику стола. — Что там внутри? Пошлые журналы?
— Не твое дело.
Но Фергус, безнадежно любопытный, уже бросился вперед и выдернул книгу. Его глаза расширились, когда он открыл ее.