Всего лишь капелька яда
Шрифт:
1 ноября 1995 г.
«В. привел меня в «Элеонору» — салон красоты. Я не выношу запаха парикмахерских с тех пор, как проработала там какое-то время. Но не скрою, что мне доставило огромное удовольствие ощущать на себе прикосновение женских рук, которые занимались моим лицом, волосами, ногтями. Я вышла оттуда какая-то обновленная. В. сказал, что это надо делать регулярно. Мы отъехали немного от «Элеоноры», и он взял меня прямо в машине.
От моей прически не осталось и следа. Он меня измучил, довел до слез. Я ему сказала, что не верю, что его хоть сколько-нибудь интересует то, что
15 ноября 1995 г.
«Мама подробно меня расспрашивала о В. Я поняла, что ей хотелось бы, чтобы я, как раньше, жила с ней. Она скучает по мне. Но у В. такая квартира! Когда он уходит на работу, я просто отдыхаю. Правда, в последнее время что-то болит внутри. Я не удивлюсь, если там обнаружатся какие-то разрывы. Сегодня вечером к нам должны приехать друзья В. из Франции. Мы вчера ездили в «Саварен» смотреть вечернее платье. В. купил мне очень открытое платье за четыре с половиной миллиона».
16 ноября 1995 г.
«Я вчера сбежала от В. в черном платье, которое он мне подарил. Это были никакие не французы, а просто его московские друзья. Они напились и предложили мне то, чего раньше делал со мною он сам. Я успела прихватить несколько сотен долларов, выбежала из квартиры, остановила такси и приехала к маме. У меня внутри пустота. А еще непроходимая боль. Я не удивлюсь, если встречу В. на улице, а он со мной не поздоровается».
20 ноября 1995 г.
«В. звонит мне и просит вернуться. А у меня температура и кровотечение. Завтра я иду с мамой к врачу. В. сказал — впервые! — что любит меня и что не может без меня жить. Мама слышала наш разговор, вернее, она слышала лишь то, что говорила я. Но она все поняла. «Решай сама», — сказала мне она. Но я знаю, что она думает обо мне и В. Она не верит в наше будущее. И все мои попытки доказать ей, что я все еще нахожусь в поисках моего мужчины, приводят лишь к новым разочарованиям. Она жалеет меня. Ничего не говорит, но так смотрит на меня, что мне все становится понятным. Она никогда меня ни в чем не упрекнет. Я это знаю. Но и жить так, как она, совершенно одна, без мужчины, не собираюсь. Я верю, что после В. будет другой мужчина. Я не хочу той независимости, которой мама так гордится. Я хочу быть зависимой. Если человек независим, то он никому не нужен. Это нельзя назвать счастьем. Это самообман».
30 ноября 1995 г.
«Я лежу в больнице. Это гадкое и отвратительное место. Даже сад, который окружает больницу, кажется мне пропитанным запахом карболки и пенициллина. Здесь женщин режут, как лягушек. Что-то вырезают, пришивают, удаляют, прижигают. Как в концлагере. Я еще в лучшем положении, чем некоторые из больных. Меня лечат безболезненно: спринцуют. А за что мне все это? Я устроена иначе, чем мужчина, меня больше беспокоит душа, нежели тело.
Но когда смотришь из окна на больничный сад, мокнущий под дождем, то в
И еще. У состоятельных женщин нет проблем с обезболиванием. Они платят большие деньги за то, чтобы операция прошла без осложнений. К ним и отношение другое. Да и в обществе так заведено: уважают больше тех, кто богаче. Это аксиома, и поэтому доказывать обратное — занятие бесполезное и крайне неблагодарное. А потому, милочка, говорю я сама себе, делай выводы. Ежедневно. Ежеминутно. Ежесекундно.
Иногда я вспоминаю Алика, его смех, его веселые глаза, которые дарили мне так много счастья. Куда это все подевалось и почему я сейчас лежу здесь одна?
Ко мне приходит только мама. Она — единственный человек, который любит меня по-настоящему. И я очень благодарна ей за это. Я смотрю на нее и завидую ее здоровью, силе и красоте. Я много моложе ее, а чувствую себя слабой и немощной. Это потому, что во мне нет внутреннего стержня. Так говорит моя мама».
15 декабря 1995 г.
«В. до сих пор присылает цветы, но мама не пускает его ко мне. Она хочет, чтобы я забыла о нем. Она сама все решила за меня. Может, она и права.
Сегодня вечером иду на день рождения Абросимова. Это сын маминой подруги, редактор какой-то рекламной газетенки. Это мамины слова. Но я тоже к ним присоединяюсь.
Я знаю Абросимова уже несколько лет. Сначала нас с ним хотели поженить, когда мне только-только исполнилось восемнадцать. Мама вбила себе в голову, что меня надо отдать замуж только за человека, которого она хорошо знает, проверенного, как сказала она.
Гриша Абросимов со своей мамой приходили к нам, приносили вино и толковали о прелестях семейной жизни. Потом наши мамы уходили на кухню, а нас оставляли одних, чтобы мы «пообщались».
Это Гриша научил меня целоваться. Он вообще много чему меня научил. А потом я узнала, что у него была другая девушка, а со мной он встречался «разнообразия ради». Он сам мне сказал это при очередной «семейной» встрече, когда я отказалась прийти к нему в редакцию. Я заявила, что не хочу больше заниматься этим в его кабинете и что вообще расскажу все его матери.
Он обозвал меня б…ю и ушел, хлопнув дверью».
16 декабря 1995 г.
«Вчера была на дне рождении Абросимова. Он стал важной птицей. Я пошла к нему из-за мамы. Она хотела реанимировать наши с ним отношения (которых в принципе и не было). И вот, когда внесли гуся, в дверь позвонили. Пришел один из его учредителей. Не гуся, конечно, а Гришиной газеты. Мужчина, которого я ждала всю жизнь. Я поняла это, как только увидела его. Он так посмотрел на меня — это длилось всего несколько секунд, — что у меня внутри все перевернулось. Мне захотелось вскочить с места и побежать за ним.
Я почувствовала его не душой, не телом, а разумом. Я захотела, чтобы этот человек всегда был со мной рядом. Чтобы он вел меня по жизни как поводырь.
Он намного старше меня, и от этого у меня еще больше кружится голова. А ведь он не сказал мне ни слова. Просто посмотрел. Пусть это будет не любовь, а какое-то рассудочное чувство, но он мне нужен. Очень. Очень».
25 декабря 1995 г.
«Он сделал мне предложение. Мы гуляли по заснеженным улицам, потом зашли в какое-то маленькое кафе. Там подают грибы по-швейцарски. Но я ничего не ела. Я уже несколько дней ничего не ем.