Вторая и последующие жизни (сборник)
Шрифт:
После открытия в секторе ЕК-34 целой группы планет с такой богатейшей фауной, что невольно возникала мысль о звездной системе — заповеднике, устроенный кем-то и когда-то исключительно для целей охоты и проведения времени в настоящих мужских забавах. Правительство тут же наложило лапу на эти богатства, но слухи просачивались и охотники, что профессионалы, что любители сочились слюной. Но им приходилось только облизываться. Охранялась система тщательно, а перебраться за пояс охраны на имеющихся прогулочных или личных трассерах
По рукам ходили какие-то схемы переделки стандартной аппаратуры. Мефодий, потратив немало энергетических единиц на них, пришел к выводу, что все это — фальшивки и вполне возможно распространяемые Правительственными структурами для таких же веселых и находчивых как он сам. Только это его не остановило, а напротив, раззадорило. Жизнь давно нас приучила к мысли, что если чего-то очень захотеть и при этом хорошо потрудиться, то все трудности будут преодолены и друг мой погрузился в самостоятельные изыскания. И вот доизыскивался….
Я не раз предупреждал его, что добром такое не кончится, вот и оказался прав на свою голову.
То, что случилось потом, не лезло ни в какие ворота.
Существуют, разумеется, космические катастрофы и аварии, но они всегда где-то в информационном пространстве происходят или в кино. Именно там бравые космолетчики борются с трудностями, преодолевают коварство Пространства. Но иногда, оказывается, и нам грешным что-то от Пространства перепадает. И даже в две руки.
Засвистело что-то, заскрежетало в кабине, и трассер наш подбитой птицей виз обрушился. Пару раз меня мимо Самопала проносило и я видел, что тот что-то на пульте управления пытается сделать, но куда там… То ли умения не хватило, то ли счастья…
Я в себя пришел, когда ткнул меня ногой товарищ.
— Вставай, — говорит, — дармоед, если жив еще. Сон — это та же смерть…
Ну, встал, огляделся. Радости мне это не доставило…
Короче говоря, попали мы. Кто-то, не будем показывать пальцами кто, где-то что-то недоглядел, недовернул и грохнулся наш трассер о твердь земную со всем нашим удовольствием. Я головой по сторонам повертел — получалось хреновое дело. Как на первый взгляд, так и на второй: отсеки, прижатые друг к другу чудовищной силы взрывом, потеряли герметичность, и синеватый дымок местной атмосферы проникал к нам, растекался по полу. Внизу газ собирался в плотную пелену тумана уже доходившего нам до середины икр.
— Как же ты машину вел? — спрашиваю. — Или тебя кто-то под руку толкал?
— Если б меня кто-то толкал, то мы бы с тобой по земле как два куска масла по бутерброду размазанные сейчас лежали бы. Тут, напротив, высокое мастерство!
— Ангел у нас, что ли образовался, — не слушаю я его. — Говорят у пьяных и влюбленных такие должны быть… А теперь, наверное, и дуракам по ангелу полагается… Тем, особенно, которые на неисправных трассерах разъезжают.
Григория мои слова
— Если дураков добавить к влюбленным, то получится такая прорва людей, что ангелов на всех не хватит.
А ты представь, во что это выльется для небесной канцелярии!
Я представил, и мы как два старых дурня заржали. Потом я себя в руки взял.
— Их и не хватает. Вон сколько людей гибнет. Но хочу тебя обрадовать. На нашу долю досталось.
— На мою больше.
Он закатал штанину, показывая синяки и ветвистый синий след от удара током.
— Да я не об этом, — махнул рукой я. — Ангелы нам достались. По крайней мере, один на двоих точно есть!
— Ладно. Давай выход из этого… Этой неприятности искать…
Собственно, проблемы выйти не существовало, только вот очень не хотелось выходить туда, где это этим туманом дышать придется. Что он из себя представляет? И что случится, если его дозу внутрь принять? Хвост вырастет или вообще окочуришься?
Уселись мы друг напротив друга, смотрим, глазами лупаем. Понимаем, что ничего нам другого не остается. А страшно…
— Интересно каково это на вкус… — спрашиваю товарища.
А Мефодий поддает туман ногой и злобно так, словно я тут самый виноватый, отзывается.
— Может, если и попробуешь, то и рассказать-то уже не успеешь. Может это фосген какой-нибудь или вовсе хлорциан.
Он неловко, по-медвежьи, переступил ногами, словно туман мешал ему двигаться. А может это совесть у него в ногах путалась, ходить мешала. По его ведь милости…
Я уже сообразил, почему такая чехарда пошла. Вообще винить кого-либо, кроме самого Мефодия нельзя.
— Че-е-е-рт!
— Ты еще руки заломи. Устроил тут, понимаешь, плачь Ярославны… Давай-ка думать, как выбираться из этой каки…
— А чего тут думать? Открой дверь да выберись. С этого света на тот.
Нервы сдали у товарища. Он в озлоблении пнул стену.
Я, как в себя пришел, первым делом живучести нашего трассера удивился, а выходит напрасно. Стена, словно ждала сигнала, со скрипом её кусок выломился и заскользил наружу, словно кто-то тянул её на себя.
Чувство опасности взревело сиреной… Я схватил ствол, а Мефодий прыгнул назад, и шум его падения заглушил мой выстрел. Я стрелял навскидку в мелькнувшую в проломе длинную тень.
Неудержавшийся на ногах Самопал нырнул в туман как в воду. Только что без всплеска и кругов на поверхности.
Не выпуская карабина из рук, я бросился к нему, но друг мой вынырнул из сиреневого небытия самостоятельно.
— Кто стрелял?
— Христофор Колумб, — спокойно ответил я. Глупый вопрос заслуживает только глупого ответа. Увидев, что с другом все в порядке, я повернулся к пролому и засмеялся. Там, наполовину заскочив в корабль, лежал ствол какого-то дерева, исходивший тем же сиреневым дымом, что покрывал пол отсека.