Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья
Шрифт:
«В прошлом году летом я вышла замуж за односельчанина, Николая Хромова, теперь я Евдокия Хромова. Николай вдовец, старше меня на двенадцать лет, дочь учится в Пензе в техникуме. Но человек хороший, добрый, почти не пьёт, ещё и работящий. Свадьбу сыграли скромную, всё-таки для обоих это второй брак. А в декабре я забеременела…»
Я снова прервал чтение, вновь уловив на себе вопросительный взгляд коллеги. Ёшкин кот, вот это действительно новости. Что скрывать, приятные, я искренне порадовался за свою бывшую возлюбленную. И за себя тоже. Ну и до кучи за Рафаила, снабдившего меня
'Для меня это стало большой радостью. Ты же знаешь, что в селе все считали меня пустоцветом, и даже когда я привезла справку, что снова могу иметь детей, особо-то никто и не верил в это. А в середине декабря была задержка… Ну ты понимаешь, о чём я. А потом стало постоянно подташнивать, соски набухли. Тётя сказала, что это может означать беременность. Съездила втихую от мужа в районную больницу, к гинекологу, сделали анализы, оказалось, и правда беременная. Боялась, что Николай не будет рад, про детей мы с ним никогда не разговаривали, а у него и так есть практически взрослая дочь. Хорошо, что я ошиблась. Он очень обрадовался, и сказал, что хочет мальчика, так как девчонка у него уже есть. Тётка каким-то своим методом определила, что и правда будет мальчик. Не знаю, кто родится, я и девочке буду рада.
Сейчас четвёртый месяц, подташнивает иногда, и ходить тяжеловато, но тяжесть это приятная. Жду, когда малыш начнёт шевелиться, врач сказала, что мать начинает чувствовать движения плода с 16-й по 22-ю неделю беременности. Получается, осталось совсем чуть-чуть потерпеть.
Вот такие у меня новости. Надеюсь, у тебя тоже всё хорошо. Писать мне не надо, ещё Коля увидит письмо, да и на почте ему могут сказать. Начнутся пересуды, а мне волноваться вредно. Просто хотела, чтобы ты порадовался вместе со мной. Спасибо тебе за всё!'
Я ещё какое-то время смотрел на разлинованную под правописание страницу с буквами, раз за разом прогоняя в уме прочитанное. Что ни говори, а я рад за Евдокию. Нашла своё бабское счастье. Семья, дети, ещё и муж непьющий… практически. Дай Бог, чтобы ребёнок оказался доношен, чтобы роды прошли нормально.
— Сеня, это что, письмо? — услышал я голос Голубевой.
— Что? А, да… От… От хорошего знакомого.
— А мне почему-то показалось, что от женщины, — хитро прищурилась она.
— Это тебе показалось, — криво улыбнулся я, пряча письмо в карман халата. — Что у тебя там с Мамаевым?
— А, — отмахнулась она, — чего ему будет, идёт на поправку. Бодрый старичок, все бы пациенты были такими. Ещё и за задницу постоянно норовит ущипнуть. Я ему говорю: «Виктор Степанович, не балуйте, а то выпишем раньше времени за нарушение режима». Так он мне: «Нашла чем пугать! Я по брянским лесам раненый неделю до своих добирался, и ничего, даже ногу спасли, хотя и хотели поначалу ампутировать. А ты мне — выпишем!»
— Да, дедушка бодрый, — со смехом согласился я. — Держись, а то ещё в любовницы оприходует.
— Этот может, — тоже рассмеялась Голубева и внезапно посерьёзнела. — Слушай, Коренев, а ты можешь моего отца посмотреть?
— А что с ним?
— Лёгкие больные. Ещё когда мы с мамой его просили бросить курить или хотя
Я про себя вздохнул. Вот и ещё одного по блату пытаются пристроить. Не далее как позавчера Ардаков попросил так же посмотреть своего старого друга с высоким уровнем холестерина. А что, на диете посидеть не судьба? Но не откажешь, пришлось соглашаться.
— Ладно, приводи своего отца, — сказал я.
— Завтра можно утром?
— Можно. И пусть историю болезни захватит… Или ты лучше захвати, так понадёжнее будет.
22 апреля пришлось выходить на Всесоюзный коммунистический субботник. Причём по календарю выпала как раз суббота, и половину своего выходного мы, как и большинство свободных от «вахты» медработников больницы, потратили на благоустройство территории. Даже Ардаков вышел вместе со всеми, не гнушаясь сгребать граблями в кучу прошлогоднюю листву.
Причём параллельно такая же движуха, как выражалась молодёжь в моём прошлом-будущем, царила и на территории пединститута. А там, я точно знал, сегодня Маринка вкалывает, она мне вчера вечером ещё об этом сообщила по телефону. А заодно договорились в цирк сходить. Это была её идея, мол, новая программа с дрессированными медведями и даже слоном. Мне-то цирк с детства был не особо интересен, а уж во взрослом возрасте тем более. Хотя с дочерью, а после и с внуками ходил. Правда, с внуками уже в шапито, потому в 2012-м как стационарный снесли, а новый всё никак не могли достроить. На момент моего ухода работы были выполнены процентов на 60, и ознаменовались сменой очередного проворовавшегося подрядчика. Возводить начали при губернаторе Бочкарёве, при Белозерцеве продолжили, пока его не посадили за взятки, при Мельниченко — покладистом и вроде бы честном (а скорее пугливом) — не факт, что работы завершатся.
Но желание любимой на сегодняшний момент женщины — закон, потому и согласился. Тем более после цирка планировали завалиться ко мне и… В общем, заняться тем, чем занимаются наедине взрослые дяденьки и тётеньки.
На вечернее представление я билеты взял заранее, с утра на «Жигулях» заскочил в кассы цирка, купил два на третий ряд прямо по центру, напротив тоннеля, из которого появляются артисты и их дрессированные питомцы.
Закончили мы около часу дня. Я заглянул на территорию пединститута, оказалось, студенты и преподаватели закончили ещё раньше нас. Ну что ж, встретимся у цирка в половине шестого вечера.
Машину я поставил в гараж. От цирка до моего дома минут двадцать пешком, пусть даже и в горку. Из-за этого лишний раз дёргать «шаху» я не видел смысла. Бегай потом всю ночь к окну, не угнали ли, не сняли ли колёса… Нет уж, так будет спокойнее.
В цирке Марине понравилось, да и я не сильно пожалел. Если не считать того, что мне пришлось лечить дрессированного слона. Слон должен был появиться во втором отделении, однако перед антрактом шпрехшталмейстер объявил, что из-за неожиданной болезни слона программа второго отделения будет сокращена, и попросил у зрителей прощения.