Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья
Шрифт:
— Риска никакого, — пояснил я футболисту, врачу и главному тренеру, собравшимся здесь же. — А шансы на быстрое восстановление в случае серьёзной травмы возрастают многократно.
В понедельник Комиссарова привезли ко мне. Худшие предположения подтвердились — разрыв крестообразных связок колена. Одна из самых страшных травм у футболистов, хуже только перелом, да и то не всегда.
Почти тридцать минут ушло на восстановление связок, такой вот получился затянувшийся сеанс иглоукалывания. Как следствие — игрок здоров, хоть сейчас на поле, а я остаток дня боролся со сном и слабостью.
— Что это вы, Арсений Ильич, какой-то странный? — язвительно поинтересовался Романовский, встретив меня в больничном коридоре. — С утра на планёрке вроде бы свежее выглядели.
— Отдаюсь своему делу с полной самоотдачей, не жалея себя, — съязвил в ответ я.
Романовский слегка набычился:
— То есть вы хотите сказать, что остальные делают свою работу спустя рукава?
— Ничего такого я не говорил, Андрей Сергеевич, это уж вы сами себе что-то придумываете. Извините, у меня сейчас очередной сеанс иглорефлексотерапии, должен Остапенко прийти со своим нейрофиброматозом. Спасать надо человека.
— Ну-ну, идите, спасайте… спаситель.
В этот день помимо прочего меня одолевали мысли о грядущей Перестройке, которую всего через семь лет устроят Меченый и его камарилья. Главным в этой своре я считал Александра Яковлева, которому как следует «промыли» мозги во время стажировки в Колумбийском университете в США. Вот бы поработать с этим «прорабом Перестройки», уж я бы придумал, что в его организме следует «поправить» так, чтобы он стал под себя ходить и думать забыл о политике. Вот совершенно не было бы жаль эту мразь. Однако добраться до него не было абсолютно никакой возможности, потому как в настоящий момент Яковлев исполняет обязанности посла СССР в Канаде. Укатил туда в 73-м, вернётся в 83-м, и примется за работу, засучив рукава. Наворотит такого, что долго ещё потомкам аукаться будет.
Можно взяться за тех, кто помоложе. Чубайс, например, вполне заслуживает, чтобы с ним поработать. И добраться до него не в пример легче, сейчас «рыжий лис», если память не изменяет, трудится в Ленинградском инженерно-экономического институте, который до этого закончил, инженером. А затем станет доцентом. В этом году вступит в партию (а может уже и вступил), чтобы в 1990-м её покинуть. В следующем году совместно с сотрудниками ЛИЭИ Геннадием Глазковым и Юрием Ярмагаевым организует кружок экономистов-рыночников. В начале 80-х сблизятся с таким же московским кружком под предводительством Егора Гайдара. Вот бы всю эту свору за раз оприходовать!
Хм, даже не предполагал, что во мне может быть столько злости. А если серьёзно, то все эти будущие младореформаторы сейчас вполне доступны, за ними не ходит толпами охрана, как за членами ЦК Политбюро. Другой вопрос, как мне их выслеживать, если я вдруг всерьёз задумаю взяться за это дело?
В тот же Питер по идее можно махнуть на выходные, а лучше в отпуск, на недельку. И не спеша подловить рыжего, а до кучи можно и ещё кого-нибудь,
Лишь бы у станка не стоять, экономисты хреновы. Уж у станка от них было бы больше пользы. А с другой стороны, мужики-то при всей их суЧности головастые, их бы энергию — да в нужное русло. Только, боюсь, в это русло они уже не захотят, а если заставить насильно — начнут вредить. Лучше сразу на лесоповал, там хоть реальную пользу приносить будут.
Кстати, отпуск у меня по графику уже скоро, с 8-го мая, продолжительностью 21 день. Вот за это время можно рискнуть и порешать дела с младореформаторами. Пока же
мне пришлось разбираться с очередным корреспондентом. На этот раз аж из самой «Комсомольской правды».
Мы с коллегами чаёвничали в ординаторской, когда вдруг дверь открылась, и нашим взорам предстал Романовский.
— Коренев, со мной к Ардакову, — бросил он мне.
— А по какому поводу? — задал я вполне резонный вопрос.
Завотделением поморщился:
— Там всё на месте узнаете.
Странно… Ну, делать нечего, надо идти, подумал я, ощущая на себе сочувствующие взгляды товарищей по работе.
В кабинете Ардакова помимо него присутствовала незнакомая молодая женщина примерно моего возраста. Невысокая, очень даже симпатичная, а мой взгляд непроизвольно задержался двух аппетитных дыньках, выпиравшими из-под блузки. Даже, я бы сказал, дынями, потому что это был, как минимум, четвёртый, а то и пятый размер.
— А вот и наше молодое дарование, Арсений Ильич Коренев, — представил меня женщине Герман Иванович.
— Филатова Нина Васильевна, корреспондент «Комсомольской правды», — протянула мне узкую ладонь грудастая симпатяшка.
У меня на какой-то миг возникло желание её поцеловать. Ладонь, в смысле, хотя и саму эту Нину я бы не отказался… И не только поцеловать. Но я ограничился всего лишь осторожным рукопожатием.
— Очень приятно! Я так понимаю, вас прислали написать о моей методике иглоукалывания?
— И об этом в том числе. Но изначально целью поездки было разобраться вот с этим письмом.
Она кивнула на стол, где перед Ардаковым лежала пара вырванных из центра ученической тетради по математике листов, исписанных убористым, но странным почерком. Буквы имели наклон не вправо, а влево, словно писал левша, и почерк был каким-то корявым.
— Можно?
— Пожалуйста, — пожала плечами Филатова.
Я взял письмо в руки, принялся читать. И чем дальше, тем хреновее мне становилось. Потому что это было не что иное, как донос на меня любимого. Причём не просто донос, а наглый поклёп, где некая гражданка Сомова Мария Петровна, жительница Пензы, утверждала, что ко мне на приём иглоукалывания, оказывается, можно попасть только по блату и за большие деньги. И то эффект больше основан на самовнушении, к настоящей медицине данная методика не имеет ровным счётом никакого отношения. Письмо заканчивалось просьбой к газете разобраться в данном вопросе, чтобы были приняты соответствующие меры.