Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

Марченко Геннадий Борисович

Можно вспомнить, как настойчиво приглашали в Афганистан наши войска Амин и Тараки. Я этот вопрос одно время серьёзно изучал, и знал, что оба этих товарища еще в юности были завербованы ЦРУ, и на Лубянке об этом прекрасно знали, но скрывали от Брежнева. То есть и Андропов, и ещё кто-то из больших партийных деятелей целенаправленно подыгрывали агентам ЦРУ. На что они рассчитывали, какой куш собирались с этого поиметь? На этот вопрос могут ответить только сами Андропов и К.

Так, ладно, а что я-то могу предпринять? Я не член ЦК, к моему мнению никто и прислушиваться не будет. Разве что… Разве что Шумский. Всё-таки сотрудник

КГБ в неплохом таком звании. На фоне других вариантов этот видится более-менее перспективным.

Поразмыслив, я решил обыграть всё в очередной раз как видение. Пока что эти «видения» неизменно сбывались, значит, и сейчас Шумский должен проявить заинтересованность. Тем более что я планирую привлечь для этой акции его сына. Да-да, именно! От этого, я так считаю, эффект должен быть ещё сильнее, всё-таки родная кровь, единственный и любимый продолжатель рода.

Тут же набрал Владимира Борисовича и предложил встретиться завтра, в субботу, в любое удобное для него время на уже облюбованном месте.

— Что-то вы, Арсений Ильич, нынче особенно серьёзный, — отметил Владимир Борисович, когда мы пождали друг другу руки и присели на лавочку.

— Да тут такое привиделось… Я записал, как обычно, вот, держите, — я протянул ему лист. — Но всё же хочу рассказать, чтобы и вы, так сказать, прониклись.

— Готов внимательно выслушать, — тоже стал серьёзным Шумский.

— В общем, увидел какие-то горы, дорога между гор, по которой едет колонна советской военной техники. На бортах танков и бэтээров сидят наши солдаты. Правда, вместо пилоток на головах у них высокие кепки с козырьками цвета хаки и светлые панамы со звёздочками. А следующая картина — уже горящие танки с бэтээрами и трупы наших солдат. Между которыми ходят вооружённые люди в длинных рубахах и шароварах, в странных головных уборах, напоминавших две лепёшки, одна на другой[4].

Один из них снял с пояса длинный нож, по виду кривой кинжал, наклонился над трупом советского солдата, и начал что-то делать. Я видел только его спину. А потом он выпрямился и со смехом показал всем отрезанную голову, ещё и позируя на фотокамеру. И это была голова…

Я сделал паузу, упёршись взглядом в асфальт, словно мне было трудно говорить, при этом буквально физически чувствуя, как напрягся Шумский.

— Ну, что там с головой? — спросил он слегка севшим голосом.

— Это была голова вашего сына, — наконец на выдохе произнёс я.

После чего набрался смелости и посмотрел собеседнику в глаза. Лицо подполковника напоминало посмертную маску. Он глядел на меня немигающим взором, кадык дёрнулся вверх и снова опал.

— Это был точно Виктор, вы ничего не напутали? — наконец тихо произнёс он.

— Девяносто девять процентов против одного, — уверенно ответил я. — Я даже маленький шрам на подбородке разглядел, точно такой же, как у вашего сына.

Шумский посмотрел на малыша, которого выгуливала бабушка в синем полиэтиленовом (видно, на случай дождя) плаще. Внук с радостными воплями, оседлав трёхколёсный велосипед, носился вокруг установленного на двухметровом постаменте бюста Лермонтова. Я даже немного парнишке позавидовал. Никаких тебе забот, ходи в детский сад да глотай манную кашу.

— Может, это и не провидение было, — постарался я всё же сделать вид, что утешаю Шумского. — Там дальше ещё кое-что было.

— Что? — сквозь стиснутые зубы спросил чекист,

медленно повернув голову в мою сторону.

— Демонстрации, явно зарубежные, где люди несут в руках плакаты и громко протестуют. На плакатах на английском написано… Дайте вспомнить, — я наморщил лоб. — Да, насколько я смог понять, они протестовали против ввода советских войск в Афганистан. И заключительное видение… Стадион «Лужники», открытие Олимпийских Игр, Брежнев поздравляет с этим событием всю мировую общественность. При этом отсутствуют флаги многих стран: США, Великобритании, Франции, ФРГ… С чем это связано, я не знаю, у меня только догадки.

— Догадки? — переспросил Шумский.

— Ага, они самые. Вернее, догадка. Я тут на днях в газете заметку прочитал, что в Афганистане случился переворот. И, исходя из своих видений, могу предположить, что в эту страну будут введены наши войска. Не знаю уж, попытаться восстановить свергнутый режим или наоборот, защитить новый… И этот ввод обернётся для нас тем же самым, чем когда-то для американцев обернулся Вьетнам.

На этот раз молчание затянулось. Шумский, опёршись локтями о колени, спрятал лицо в ладони, я же переключил своё внимание на парочку, занявшую лавочку напротив нас по другую сторона бюста поэта. Лет по семнадцать-восемнадцать ребятишкам. Вот ведь, голубки, щебечут о чём-то своём, мило улыбаются, глазки горят любовью… Эх, молодость!

— Так вот, значит.

Владимир Борисович смотрел прямо перед собой, на того же мальчугана на велике. По его виду я понял, что принято какое-то решение. Может быть, он и не уверен в моём прогнозе относительно Афганистана, однако внешне Шумский походил на человека, знавшего, что он будет делать, во всяком случае, в ближайшее время.

— Так вот, значит, — повторил он и повернулся ко мне. — А всё, что вы мне сказали, записано на бумажке?

Он похлопал себя по груди, где во внутреннем кармане лежала моя «докладная записка». Я кивнул, он тоже кивнул.

— Понятно… Что ж, я принял к сведению, будет о чём поразмыслить на досуге. А вы, Арсений Ильич, о своих видениях, как мы и договаривались — никому. Ни единой живой душе.

На том и расстались. Вечер и весь следующий день пришлось коротать в одиночестве — Маринка умотала с однокурсниками на выходные в агитпоход по Бессоновскому и Городищенскому районам. Была мысль махнуть в больницу, но вместо этого субботним вечером пошёл на футбол, поболеть за «Гранит», выступающий во II лиге. В этой новой жизни на футбол ещё ни разу не ходил, решил восполнить пробел. Накричался от души вместе с полутора тысячами болельщиков, пришедших поддержать свою команду на стадион велозавода, даже малость осип. В итоге игра с «Металлургом» из Выксы завершилась со счётом 1:1.

Омрачила матч травма, полученная пензенским нападающим Александром Комиссаровым незадолго до финального свистка. Будущий многолетний тренер «Зенита», как будет называться команда с 1991 года, покинул поле при помощи товарищей и врача команды, прыгая на одной ноге.

— Ах ты ж чёрт, сломали Сашку, — в сердцах воскликнул седой болельщик рядом со мной.

— Хорошо, если не «кресты», а то полгода лечиться будет, — добавил другой.

Закончилось всё тем, что я заглянул в раздевалку «Гранита», и сказал, что в понедельник — а к тому времени рентген уже наверняка сделают — жду Комиссарова у себя в кабинете иглорефлексотерапии.