Введение в философию желания
Шрифт:
Человек относится к особому типу совершенства, коль скоро он обладает способностью выходить из своего совершенства, отступать от своей благости. В этом и состоит сущность зла, – пишет он в «Сумме теологии», – что вещь отступает от блага. Зло есть «порча» воли (с. 571–572).
Можно понять мысль Фомы Аквинского так, что Личность (Бог) создала все благое многообразие мира. Значит, она выше природы. Щедрость Творца – в бесконечном изумляющем разнообразии созданных форм. Но задача человека, как вторичного после Бога, – уподобиться образу Божию и вернуться от бесконечного изумляющего разнообразия к личности, но не отвержением многообразия, не так как это сделал Антисфен, воскликнув, что «Лучше сойти с ума, чем испытать наслаждение», но произведя/производя отбор того, что будет названо относящимся к свободной личности. Личность – это ответственность. Но держать ответ можно лишь, если твоим именем обозначены некоторые из вещей, за которыми ты будешь «следить», которые ты будешь взращивать, которые ты будешь делать личностями, ведь именно в этом заключается подобие человека Богу – в создании мира свободным. Личностью становятся через освобождение себя и Других, через раскрытие себя и Других к свободе, через стремление
Концепция желающего познания в неотомизме
В очерке экзистенциализма Фомы Аквинского Жак Маритен предлагает оригинальное прочтение познания, которое понимается как желающее. Речь идет именно о желании, а не о потребности познавать, поскольку огромное значение придается воздействию познаваемой вещи на интеллект познающего субъекта: «парадигмой всякого истинного познания является интуиция вещи, которую я вижу, и которая распространяет на меня свое влияние» [86] (с. 13). Маритен указывает на главную ошибку современных ему экзистенциалистов. Она заключается в том, что «они не видят того, что в объекте и объективности – сама жизнь и спасение интеллекта: объект – конечная цель первой операции интеллекта (восприятия)» (с. 14). С другой стороны, критикуется и позиция «марксистов», «игнорирующих универсум субъектов» (с. 14).
86
Маритен Ж. Краткий трактат о существовании и существующем // Маритен Ж. Избранное: Величие и нищета метафизики. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. – С. 7–107.
Абстрагирующее интеллектуальное постижение потому столь «озаряющее» и «чисто», что «однажды интеллект был пробужден в его глубинах и высвечен изнутри через потрясение от акта существования, схваченного в вещах» (с. 18). В основе метафизического познания лежит интеллектуальная интуиция. «Суждения чувств» (Фома) или «слепая экзистенциальная перцепция чувства» (Маритен) играют в познании первостепенную и незаменимую роль. Маритен пишет: «Интуиция бытия может быть чем-то вроде прирожденного дара царственного интеллекта, невозмутимо уверенного благодаря своей ясной силе и опоре на тонкую и чистую плоть, на живую и уравновешенную чувственность» (с. 19). Познание основано на желании, коль скоро интеллектуальная интуиция «может происходить от неумолимости, с какой бытие независимых от меня вещей навязывается мне, отрицая мое собственное бытие в его одиночестве и его хрупкости» (с. 19). «Без такой интуиции, – считает Маритен, – наше знание всегда будет оставаться знанием на уровне мнения, непрочным и бесплодным, до крайности перегруженным интуицией, knowledge about; будет постоянное кружение вокруг огня без проникновения в него» (с. 19).
Маритен, как и ев. Фома Аквинский, видит общее в актах познания и любви. Эти акты, по его мнению, должны рассматриваться в экзистенциальных терминах, тогда «каждый из них окажется типичным способом активного сверхсуществования: познание – нематериальным сверхсуществованием, в котором познающий является или интенционально становится познаваемым; любовь – нематериальным сверхсуществованием, в котором любимый является или становится в любящем принципом тяготения или интенциональной сопричастности, в силу чего любящий внутренне стремится, как к своему собственному бытию, с которым он разлучен, к экзистенциальному единству с любимым и самоотчуждается в реальности любимого» (с. 29). И познание, и любовь, таким образом, требуют наличия способности в одно и то же время влиять и подвергаться влиянию, способности, которую можно назвать способностью желания.
Именно потому, что метафизика ев. Фомы сосредоточена не на сущностях, а на существующем, на «таинственном фонтанировании акта существования, в котором актуализируются и оформляются… все свойства и природы», – именно поэтому она постигает бытие как изобильное: «Всюду бытие изобильно, оно преизбыточествует дарами и плодами. И это есть действие, в котором все сущие находятся во взаимной коммуникации и благодаря которому под воздействием пронизывающего их божественного импульса они в каждый момент… становятся лучше или хуже… они обмениваются своими тайнами, совершенствуют или ухудшают друг друга, вместе помогают или препятствуют плодотворности бытия, вовлекаясь, независимо от их действий, в направляемый божественным провидением поток, из которого не может вырваться ничто» (с. 30).
Итак, бытие у св. Фомы обильно и само по себе коммуникативно. Более того, «эрос» – или «естественная любовь» – равновелик бытию. Именно эрос «полагает во все вещи, во все ступени бытия неискоренимую и многообразную устремленность; и то побуждение, и то желание выйти за пределы самого себя, чтобы жить жизнью любимого, которые неотъемлемы от человеческого существа, и которые не в состоянии распознать никакая философия чистых сущностей» (с. 31). У Фомы Аквинского существование Бога понимается как Интеллект и Любовь, что принципиально отличает концепцию философа позднего средневековья от концепции, например, Спинозы, бог которого – лишь бытийствующая сущность. Если для Спинозы вершина мудрости и человеческого совершенства заключена в интеллектуальной любви к Богу, т. е. в том, чтобы «в качестве беспристрастного наблюдателя принимать всеобщий порядок вещей не требуя взамен любви», то для ев. Фомы Аквинского вершиной мудрости и человеческого совершенства было «любить в высшей степени личностное начало всякого существования, т. е. будучи также и прежде всего любимым им самим, открываться полноте его любви, нисходящей на нас и изливаемой нами на других, чтобы продолжать во времени его творение и передавать его благость» (с. 31). У Фомы любовь и устремленность – равновелики бытию. Все вещи «изливают свое бытие в действии», все вещи «стремятся, каждая сообразно своему типу, к бытийствующему Благу, которое бесконечно их превосходит» (с. 31).
Теория добродетели практической мудрости Фомы Аквинского предлагает ответ на вопрос
Маритен осуждает современных атеистических экзистенциалистов за то, что вместе со всякой сущностью они жертвуют «этическим всеобщим» (с. 40). И «общее», и «единичное» в следовании моральному закону могут и должны быть сохранены. Человек следует универсальному закону не как всякий человек, но как этот человек, «в полном одиночестве перед Богом» (с. 40). По мнению Маритена, атеистические экзистенциалисты напрасно «изгнали разум и усматривают формальное содержание морали в одной чистой свободе» (с. 40). Маритен, следовательно, различает формальную и содержательную свободу, хотя и не употребляет самих этих терминов. Формальная свобода – свобода идти «на все четыре стороны». Но если нет цели, нет знания Высшего блага, то эта формальная свобода ни на что не нужна человеку [87] . В определенном смысле, разум и желание едины: «Устраняя общее и универсальный закон, устраняют разум, в котором коренится всякая свобода и из которого в человеке исходит столь великое желание, что его не могут в достаточной мере детерминировать никакой мотив и никакая объективная потребность, кроме Блаженства, увиденного воочию» (с. 41).
87
Маритен различает также первичное, но условное призвание (со стороны Бога), которое распространяется на всех людей без исключения, и окончательное призвание, которое подтверждает условное призвание и безусловно выделяет призванного для конечного осуществления (с. 100).
Очень важное положение томизма и неотомизма – только личность свободна, только у нее одной есть «в полном смысле слова внутренний мир и субъективность, поскольку она сама в себе содержится и развивается» (с. 44). Рассмотрим замечательную мысль Фомы Аквинского: человек часто не творит необходимое благо, так как считает, что оно само по себе является благим, а не становится благим как результат нашего выбора! Св. Фома специально различает существование как данное и существование осуществляемое: «Для осуществления существования необходимо, следовательно, кроме сущности, нечто другое, необходимо основание, или личность, и, в особенности и по преимуществу, акт осуществления существования… Сущность полагается за пределами простой возможности при условии, что она в то же время будет переведена бытийствованием в состояние субъекта, или основания, способного осуществлять существование» [88] (с. 95).
88
Слово «существовать» (ex-sistere) означает в томизме не «выносить себя за свои пределы», а «подниматься над причинами» или «над ничто», появляться из мрака небытия, или простой возможности, или потенции (с. 90).
Но что понимается под субъективностью? Маритен четко различает два образа, которыми владеет познающий субъект, – «образ себя» и «образ себя по отношению к другим субъектам». Речь идет о двух различных перспективах: перспективе субъективности и перспективе объективности.
Для перспективы субъективности характерно восприятие своего Я как единственного субъекта среди других субъектов мира, которые открываются моим чувствам только в качестве объектов: «Относительно моей актуально субъективности я являюсь центром мира, «самой значительной личностью на свете»; моя судьба – самая важная среди других судеб; при всей своей ничтожности я более интересен, чем все святые…то, что происходит со мною как таковым, и то, что я должен делать, имеет абсолютную значимость» (с. 48). В перспективе объективности, с «точки зрения здравого смысла», человек прекрасно осознает, что он ровно ничего не значит, и мало что изменилось бы в мире, если бы он никогда не существовал (с. 48). Эти два образа не могут слиться воедино, эти две перспективы не могут совпасть: «Я колеблюсь между ними, находясь в довольно жалком состоянии. Если я увлекусь перспективой субъективности, то впитаю все в себя и, жертвуя всем во имя своей уникальности, приду к абсолютному эгоизму и гордыне. Если меня увлечет перспектива объективности, я буду поглощен всем и, растворясь в мире, изменю своей уникальности и покорюсь судьбе» (с. 49). Маритен считает, что эта антиномия разрешается только свыше. Центром всего должен быть принят Бог: «Теперь я могу знать одновременно и то, что я не имею значимости, и то, что моя судьба – это самое значимое, знать это, не впадая в гордыню и не изменяя своей уникальности» (с. 49). Субъект становится значимым для Бога. Отныне все субъективности едины с «этим» субъектом в способности любить Бога и в призвании наслаждаться Его жизнью.