Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли!
Шрифт:
И он ушёл. Развернулся и ушёл. Снова оставив меня стоять одну посреди улицы. Вот гад!
— С-с-с-ш-ш-ш, — раздалось из ящика.
Ладно, не гад! Он хуже гада! Хуже дирха. Хуже… Хуже… Ругательства закончились, а злость нет. Нет, Амелия, ты определенно дура! Самая большая дура во всей империи. И это, увы, не лечится…
Глава 14
До дома оставался один квартал, но шла я это расстояние так медленно, словно там меня ждала казнь. Всё вокруг казалось незнакомым и чужим. Да, по сути, таким и было. Это был не Фаренли, где я знала каждый
Рейвенхилл был большим, людным и шумным и при всём при этом оставлял тебя в одиночестве. Нет, я не ждала, что меня встретят с распростёртыми объятиями — при всей своей молодости и неопытности, я была лишена иллюзий. Но всё же не ожидала таких болезненных столкновений с реальной жизнью и запас прочности у меня заканчивался.
А ведь этот день должен был стать днём моей победы, моего торжества. Я думала, что получу подпись на разрешении, приду счастливая домой, разложу в зале для приёмов все свои инструменты, чтобы клиенты могли выбрать, на чём гадать. Больше всего люди, конечно, верили картам, но были любители экстравагантных методов. А я любила перебирать свои камни, палочки, монетки, разглядывать картинки на картах, находя там новые и новые смыслы. Но сейчас мне не хотелось ничего.
На ратуше пробило четыре — вечер ещё не начался, а я страстно желала, чтобы уже настала ночь, и можно было лечь спать. Вдруг завтра я взгляну на всё произошедшее иначе и посмеюсь над собой?
Перед моей дверью стояло три чемодана и два больших ящика. Вот дирх! Совсем забыла, что именно сегодня должны доставить вещи — сама же просила родителей отправить всё на несколько дней позже. Хорошо, что пока я была в мэрии, ничего не утащили.
— Я тут за вещичками вашими присмотрел, госпожа Ковальд, — раздался сбоку голос Бруно Верса.
А вот и ответ, почему не утащили. Сил говорить у меня не было, поэтому я просто кивнула, поставила ящик с Саюши на чемодан и протянула соседу пару монет. Тот рассыпался в благодарностях.
— Помочь вам занести в дом? — угодливо поинтересовался он, рассчитывая на дополнительные деньги. Я окинула взглядом чемоданы с ящиками и обречённо махнула рукой.
Бруно рьяно взялся за работу и первым делом уронил чемодан под ноги зазевавшемуся мужчине. Отборная ругань даже взбодрила, а некоторые заковыристые словосочетания я повторила про себя, представляя, как адресую их то мэру, то журналисту. Полегчало.
Потом сосед взялся за ящики. Поднял первый, понёс его в дом, но споткнулся о порог. Грохот от падения был слышен, наверное, даже в мэрии. А мне пришлось распрощаться с любимым сервизом. Я знала, как тщательно мама упаковывает посуду, но звон бьющегося фарфора однозначно свидетельствовал — не помогло.
К счастью, дальше всё прошло как по маслу. Ничего не помялось, не разбилось, не порвалось. От извинений Бруно я отмахнулась, быстро расплатилась и выставила его за дверь. Мне отчаянно нужна была тишина.
Мой всхлип совпал со звуком щёлкнувшего замка, а потом я осела на пол и заревела, выплакивая всю свою усталость и неудачи. Открыла ящик с посудой, вынимала один осколок за другим, словно это были не чашки и блюдца, а мои надежды и мечты, разбившиеся от неосторожного соприкосновения с жизнью. Но ведь
Саюши ползала рядом — я даже не заметила, как она выбралась из своего ящика, — успокаивающе мурлыкала, но то ли на меня не действовало, то ли действовало, но я не замечала. Просто впала в какое-то странное оцепенение, монотонно доставая один за другим отбитые чашки, расколотые тарелки, соусники без носиков, хрустальные розетки под варенье с трещинами. Казалось, что в мире не осталось ничего целого. Слёзы струились по щекам, но я их не вытирала, не обращала внимания — текут и текут. А потом я заснула…
Сама не заметила, как отключилась, но проснулась, когда в доме уже собрался густой полумрак, а за окном горели фонари. Тело затекло, спина ныла, щёки щипало от слёз, нос опух, а в глаза, словно песка насыпали. Чувствовала — да и наверняка выглядела — я на все сто… лет. Отлично. Чудесно. Прекрасно. Зато хуже уже точно не станет. И тут в дверь постучали.
Первым порывом было сделать вид, что меня нет и не открывать, но три глубоких вдоха и выдоха помогли набраться решимости, чтобы встретить неприятности лицом к лицу. А то, что за дверью именно неприятности, сомнений не было — я никого не ждала.
Но там оказался разносчик. Я не успела даже открыть рот, чтобы задать вопрос, а мне уже впихнули в руки небольшой ящик и распрощались. На мой возглас, что это какая-то ошибка, рыжий парнишка только махнул рукой и сказал, что он совершенно уверен в правильности адреса. Я ещё долго смотрела ему вслед, но в итоге просто пожала плечами и зашла в дом.
Ящик был довольно увесистый, и меня разобрало любопытство, что же там такое. Поставив его на рабочий стол — кухонного у меня пока не было — я отправилась за свечами, которые нашла при разборе вещей Таты, и запасливо оставила себе. Проблему со светом предстояло ещё как-то решить, но точно не сейчас.
Артефактом поджига я нашла быстро, зажгла одну свечу и вернулась в зал. Нетерпеливо откинула крышку и с любопытством заглянула внутрь. Изумительные ароматы еды, сдерживаемые заклинанием, мгновенно вырвались наружу. Желудок тут же напомнил, что я с утра ничего не ела, а разум, что ничего не заказывала.
От неопределённости меня спасла записка, прикреплённая к бортику ящика. Опустив подставку со свечой на стол, я распечатала послание.
«Я бы пригласив вас в ресторан, чтобы искупить свою вину, но уверен, что вы откажетесь. Надеюсь, что выбранный вариант извинений доставит вам гораздо больше радости, чем моё общество. Хорошего вечера, Амелия».
Подписи не было, но не надо было быть предсказательницей, чтобы догадаться, кто это написал. Да, Хантли был прав, я бы ни за какие деньги не пошла с ним в ресторан. Да вообще никуда бы не пошла! Я бы и этот ящик выкинула за дверь, но очень уж хотелось есть. И, в конце концов, он действительно поступил недостойно, а я не была настолько горда, чтобы страдать на пустом месте, хотя какую-то неловкость всё равно чувствовала. Но к дирху! Я хотела есть, мне принесли еду, избавили от неприятного общества и даже извинились. Обижаться на журналиста смысла не было — нас ничего не связывало и не будет связывать. Дальше я снова запуталась в собственных мыслях, как это часто бывало, когда я думала про Эрнета.