Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Соколов Никита

Вступившая на русский трон тридцатичетырехлетняя женщина была вполне сложившимся политиком, решительным и целеустрем­ленным. Еще за семь лет до переворота она писала в тайной записке английскому послу — «будьте уверены, что я буду царствовать или по­гибну».

Честолюбие и жажда власти, железная воля и прагматизм, отлич­ное знание человеческой натуры и умение играть на ее страстях и сла­бостях, сильно действующее как на мужчин, так и на женщин обая­ние и замечательная начитанность, знакомство с передовыми идеями века и стремление хотя бы отчасти воплотить их на практике, просла­вить себя и страну — вот далеко не полный перечень достоинств этой редкой личности. При этом Екатерина II, как и Петр I, на которого она ориентировалась

сознательно и бессознательно, была самоучкой и трудоголиком.

Ее рабочий день начинался в шесть утра, причем первые два-три часа она работала над своими сочинениями и государственными бума­гами, затем шли аудиенции секретарей, вельмож и беседы с посетите­лями, обед (она никогда не ужинала), чтение и опять работа до вече­ра, пока не наступало время для прогулок, карт или театра — до деся­ти часов, когда императрица ложилась спать. И так каждый день на протяжении нескольких десятилетий. Поэтому Екатерина сумела ос­тавить после себя десять томов изданного и почти двадцать — неиздан­ной переписки, написать великое множество законодательных, лите­ратурных, публицистических и мемуарных сочинений.

Она обладала несомненным литературным талантом — читая ее «Записки», невольно попадаешь под влияние созданного ею собствен­ного позитивного образа трудолюбивой, разумной и чувствительной овечки, равно как и крайне негативного образа Петра III (в эту ло­вушку часто попадают литераторы и историки). Литературное твор­чество Екатерины насквозь публицистично и было важной частью ее политической деятельности. Первой на русском троне она поняла об­щественную силу литературы и стремилась использовать ее в полити­ческих целях.

Русское общество к 1760-м гг. достигло определенной степени зрелости после бурной петровской модернизации, развиваясь в русле ее основных идей и противоречий. Это было хорошо видно иностран­цам, один из которых (английский посланник при русском дворе Джордж Макартни) писал в 1767 г.: «На Россию надо смотреть не как на отдаленную сияющую звезду, но как на великую планету, вторгнувшуюся в нашу систему, чье место пока еще не определено, но чьи движения могут властно повлиять на орбиты других планет».

Место российской планеты в европейской системе и предстояло определить. По чрезвычайно популярной в 1760-е гг. формуле, «Петр россам дал тела, Екатерина — души». С чем, кстати, не поспоришь — с одной стороны, посеянное Петром могло взойти только спустя нес­колько поколений, с другой — деятельность его отдаленной преемни­цы немало тому способствовала.

Идеология царствования была сформулирована сразу же — как на бумаге (в уже цитировавшемся манифесте 6 июля 1762 г.), так и в образах художественных. Зимой 1763 г. в Москве состоялось гранди­озное театрализованное шествие «Торжествующая Минерва», приз­ванное в аллегорических образах показать «гнусность пороков», с ко­торыми будет бороться императрица и «славу добродетели», т. е. са­мой монархини в виде богини мудрости Минервы.

Режиссером действа был «отец русского театра» Федор Волков, тексты писали знаменитые поэты Александр Сумароков и Михаил Хе­расков. Три дня по забитым зрителями центральным московским ули­цам ездили многочисленные живые картины, хоры, оркестры и ку­кольные театры. Пороки клеймились в красочных образах Пьянства, Обмана, Невежества, ехавшего на осле в сопровождении «хора сле­пых, как ведут друг друга», Праздности и Злословия, «за коими следу­ют ленивые». Мздоимство со своими присными гнали мешками, пол­ными денег, хромую Правду на костылях с преломленными весами. Взятки высиживали яйца гарпий, а позади Взятколюба Обдиралова тащились с пустыми мешками Обобранные. Далее шел Превратный свет — в «развратном платье» и надписью на повозке — «непросвещен­ные разумы», Мотовство и Бедность со свитой из картежников и игро­ков. И, наконец, в заключение — Юпитер, Златой век, Мир и «колес­ница, в коей

торжествующая Минерва, в верьху оных Виктория и Слава». С этого времени в литературе и общественной мысли начина­ет утверждаться образ Екатерины как «российской Минервы».

Основная цель маскарада — развитие на русской почве созданно­го европейскими философами идеального образа просвещенного монарха, мудреца на троне, под скипетром которого расцветут науки и искусства, утвердятся закон и справедливость, будут повержены по­роки. Одним словом, наступит «златой век» — во имя «блаженства всех и каждого», как потом будет написано на нагрудных знаках де­путатов Уложенной комиссии. Осуществлено это будет силой самодер­жавной власти, являющейся одновременно инициатором и гарантом преобразований и выступающей в союзе с образованным обществом.

Программа эта, если вдуматься, была достаточно утопичной, так как для утверждения закона и справедливости требовалось ограниче­ние самодержавной власти «непременными законами» и отмена (или значительное смягчение) крепостного права — «рабства», несовмести­мого с «естественной вольностью» человека. Между тем самодержа­вие и крепостничество были основами русской политической жизни. Судьба панинского проекта Императорского совета показала слож­ность воплощения в жизнь даже достаточно умеренных реформаторс­ких идей. По выражению уже цитировавшегося английского дипло­мата, «своим величием и своими колониями Россия обязана именно деспотизму, так что если русская монархия когда-либо станет ограни­ченной, она потеряет свою мощь и силу в той же степени, в какой приобретет моральные достоинства и гражданские усовершенствова­ния».

Это противоречие было заложено еще Петром I, который, как пи­сал В.О. Ключевский, «надеялся грозою власти вызвать самодеятель­ность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворян­ство водворить в России европейскую науку, народное просвещение... хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свобод­но. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка...».

Екатерине досталось в наследство и еще одно противоречие. 18 февраля 1762 г. Петр III издал манифест, отменивший обязательную государственную службу дворян. Дворянство, боровшееся за осво­бождение от службы со смерти Петра I, было наконец-то раскрепоще­но, т. е. откреплено от государства (некоторые дворяне даже предла­гали воздвигнуть императору золотую статую). Однако тем самым как с моральной, так и с юридической точки зрения теряло основание крепостное право для крестьян, ранее оправдывавшееся тем, что они служат своим хозяевам, а те — государю. Общество сразу это поняло. Как говорил вольнодумец Федор Кречетов, «раз дворянам сделали вольность, для чего же оную не распространить и на крестьян, ведь они тоже человеки».

Так перед императрицей выдвинулись две основные проблемы го­сударственной и общественной жизни — устройство власти (построе­ние взамен тирании просвещенной «законной монархии») и крестья­нский вопрос. Они были в центре внимания все царствование Екате­рины, хотя подходы и способы решения менялись — от экспериментов начала царствования к крутой, но плодотворной прагматике после пу­гачевщины и усилению консервативно-охранительного курса послед­них лет. Менялись и степени риска принимавшихся решений — в сто­рону большей умеренности и рациональности. С начала 1770-х гг. к ним прибавились и другие сложности, связанные с отношением вер­ховной власти, во-первых, к русскому просветительству, во-вторых, к своеобразному варианту синтеза культуры, веры и независимой об­щественной инициативы, представленному масонством последней трети XVIII в. Собственно, вокруг этих четырех вопросов — власть, крестьянский вопрос, просвещение и масонство — структурировалась общественная борьба, идейные и нравственные искания нескольких поколений русских людей.