Выдержал, или Попривык и вынес
Шрифт:
Посл девятидневнаго ухода за капитаномъ ему стало лучше, но онъ былъ чрезвычайно слабъ. Утромъ мы перенесли его на кресло, онъ принялъ алкоголическую паровую ванну и мы снова перетащили его въ кровать. Нужна была чрезвычайная осторожность, малйшее рзкое движеніе причиняло боль. Гардинеръ поддерживалъ его за плечи, а я за ноги; къ несчастью, я споткнулся и больной всей своей тяжестью упалъ на кровать и застоналъ отъ боли. Никогда въ жизни не приходилось мн выслушать такое количество брани! Онъ кричалъ въ изступленіи и все старался схватить револьверъ, лежащій на стол, но я этого не допустилъ; тогда онъ веллъ выгнать меня изъ дома, божился и клялся, что убьетъ меня, какъ только встанетъ на ноги и гд бы ни поймаетъ меня. Я смотрлъ на все это, какъ на проходящую бурю, и зналъ, что это все одни слова; я также зналъ отлично, что черезъ часъ онъ все забудетъ и будетъ даже сожалть о сказанномъ, но въ ту минуту его поведеніе меня разсердило и настолько, что я ршилъ вернуться на Эсмеральду. Я видлъ, что теперь онъ могъ обойтись и безъ меня, разъ сталъ на враждебную ногу. Я поужиналъ и, когда взошла луна, пустился въ путь пшкомъ. Въ то время даже милліонеры не нуждались въ лошадяхъ, чтобы совершить путешествіе въ девять миль безъ багажа.
Когда я поднялся на гору, откуда виденъ былъ весь городъ, часы показывали безъ четверти двнадцать; я бросилъ взглядъ на гору, стоящую по ту сторону, и увидалъ при ясномъ лунномъ свт массу народа, боле
Я вошелъ и увидлъ, что она говорила правду, но мн показалось, что съ нимъ приключился не одинъ ударъ, а цлая сотня ихъ сосредоточилась въ одномъ. Около него стояли два нмца, тщательно старавшіеся поддержать его, но все было напрасно. Я выбжалъ на улицу, выкопалъ гд-то полусоннаго доктора, привелъ его едва одтаго, и мы вчетверомъ въ продолженіе цлаго часа возились съ этимъ маніакомъ, пускали ему кровь, мочили голову, а бдная женщина тмъ временемъ, сидла и плакала. Когда ему стало лучше, докторъ и я ушли, оставивъ его на попеченіе друзей.
Было боле часа ночи, когда я вошелъ въ нашу хижину усталый, но веселый; тусклый свтъ сальной свчи освтилъ сидящаго за столомъ Хигбая, безсмысленно смотрвшаго на мою записку, которую держалъ въ рукахъ; онъ былъ блденъ, суровъ и имлъ видъ больной. Я остановился и смотрлъ на него, а онъ поднялъ глаза и устремилъ свой взоръ на меня. Наконецъ я спросилъ:
— Хигбай, что… что случилось?
— Мы разорены… никакой работы не сдлали… потайной слой для насъ потерянъ!
Этого было достаточно. Я прислъ убитый и пораженный. Минуту передъ этимъ я былъ богатъ и полонъ тщеславія, теперь же я чувствовалъ себя нищимъ и ничтожнымъ. Мы сидли тихо, поглощенные нашими мыслями, и невольно упрекали себя, безполезно вспоминая «зачмъ я этого не сдлалъ» или «почему я того не началъ», но ни тотъ, ни другой не проронили ни слова. Наконецъ мы стали взаимно объясняться, и тайна нашего горя разъяснилась. Оказалось, что Хигбая понадялся на меня, какъ я понадялся на него, а оба вмст мы надялись на приказчика. Безумные! Въ первый разъ въ жизни случилось, что положительный и предпріимчивый Хигбай оставилъ столь важное дло безъ собственнаго надзора и не былъ вренъ самъ себ.
Но дло въ томъ, что онъ до сей минуты не видалъ моей записки и только сейчасъ вошелъ въ хижину, гд послдній разъ видлъ меня. Онъ тоже оставилъ мн записку въ тотъ самый злополучный день; подъхавъ верхомъ къ хижин, онъ взглянулъ въ окно и, не увидавъ меня, швырнулъ записку на полъ черезъ разбитое стекло, самъ торопясь ускакать по длу. Вотъ она и теперь лежитъ на полу, гд девять дней пролежала, никмъ не тронутая:
«Не забудьте начать работы до истеченія десяти дней, У. прохалъ мимо и зоветъ меня. Я долженъ догнать его у Моно-Лэкъ и мы сегодня ночью выступаемъ. Онъ говорилъ, что на этотъ разъ онъ вполн убжденъ, что найдетъ желаемое.
Хигбай».
У. означало, конечно, Уайтмэна. Этотъ трижды проклятый цементъ!
Вотъ какъ было все дло. Этотъ старый, опытный минеръ, Хигбай, не могъ устоять противъ обаянія этого таинственнаго чувства «цементнаго» сумасшествія, какъ не могъ бы не сть, еслибъ испытывалъ голодъ. Хигбай мечталъ о чудесномъ цемент въ продолженіе цлыхъ мсяцевъ, и вотъ, несмотря на здравый умъ, этотъ человкъ узжаетъ и бросаетъ на мою отвтственность руду, стоющую милліонъ такихъ еще не найденныхъ цементныхъ жилъ. Этотъ разъ за ними никто не слдилъ. Онъ выхалъ верхомъ изъ города среди бла дня — явленіе, настолько обычное для жителей, что никто не обратилъ на него никакого вниманія. Онъ разсказывалъ, что они вс девять дней усердно искали и разслдовали вс мста на горахъ, но все безуспшно; они не могли найти цемента. Тогда вдругъ напалъ на него паническій страхъ, сдланы ли необходимыя работы на заявленномъ мст, чтобъ удержать его за собою, не помшало ли что ихъ произвести (хотя, откровенно сказать, я почти не допускалъ этого), и тотчасъ же ршилъ хать домой. Онъ, пожалуй, пріхалъ бы во-время на Эсмеральду, еслибъ не его лошадь, которая отъ усталости свалилась, ему пришлось большую часть дороги сдлать пшкомъ. И такъ, оказалось, что онъ възжалъ въ городъ съ одной стороны, а я въ тотъ же день входилъ въ него съ другой. Онъ, впрочемъ, доказалъ больше моего энергіи, такъ какъ прямо отправился на «Обширный Западъ», а не домой, какъ я это сдлалъ, но онъ явился поздно! Заявленіе наше было уже снято минутъ пять или десять тому назадъ, все было кончено, и толпа быстро расходилась. Прежде, чмъ уйти, онъ узналъ кое-что на мст. Приказчика нашего никто не видалъ со дня нашего заявленія; онъ получилъ телеграмму изъ Калифорніи, требующую его немедленнаго и безотлагательнаго прізда. Во всякомъ случа онъ не произвелъ никакихъ работъ, и бдительный глазъ общины замтилъ это упущеніе. Сегодня — злополучный десятый день — ровно въ полночь руда эта сдлалась общественнымъ достояніемъ, уже въ одиннадцать часовъ гора была покрыта ожидающими. Это и была виднная мною издалека толпа, которую я принялъ за рабочихъ. Идіотъ я, больше ничего (мы вс трое не лишались права предъявить со всми другими, новыя требованія на руду, лишь бы только предъявить во-время). Ровно въ полночь четырнадцать человкъ, хорошо вооруженныхъ и готовыхъ оружіемъ поддержать свои требованія, прибили свои «заявленія» и объявили себя собственниками потайного слоя, назвавъ его «Джонсонъ». Но тутъ, откуда ни возьмись, явился А. Д. Элленъ, нашъ компаньонъ (старшій приказчикъ), съ заряженнымъ револьверомъ и требовалъ, чтобъ его имя было бы включено въ списокъ, а иначе онъ суметъ раздлаться съ обществомъ Джонсонъ. Это былъ мужественный и ршительный малый и всякій зналъ, что сдержитъ слово, и потому пошли на компромиссъ. Они вписали его имя, но съ заявленіемъ только на сто футовъ, оставивъ себ по двсти футовъ каждому. Вотъ въ чемъ заключалась вся исторія ночного сборища; свднія эти получилъ Хигбай отъ одного пріятеля, шедшаго вмст съ нимъ домой.
На слдующій день Хигбай и я отправились на новыя изысканія и рады были покинуть мста нашихъ неудачъ и страданій; черезъ два мсяца, однако, вернулись обратно, испытавъ множество лишеній и разочарованій. Мы узнали, что общество «Обширнаго Запада» и общество Джонсонъ соединились въ одно, которое состояло изъ пяти тысячъ паевъ. Главный приказчикъ, опасаясь разныхъ непріятностей и понимая весь трудъ вести такое громадное дло, продалъ свои сто футовъ за девяносто тысячъ долларовъ золотомъ и ухалъ домой въ Штаты наслаждаться своимъ богатствомъ. Если такія деньги давали за имущество, раздленное на пять тысячъ паевъ, то что же мы могли получить за наши шестьсотъ футовъ. Разница такова, еслибъ однимъ домомъ владли не пять тысячъ человкъ, а шестьсотъ. Да, мы были бы милліонерами, еслибъ поработали лопатой и заступомъ хотя одинъ несчастный денекъ на нашей собственной земл!
Многіе, можетъ быть, примутъ этотъ разсказъ за вымыселъ, но свидтельскія показанія, а также оффиціальныя реестровыя книги области
ГЛАВА XLII
Что же длать теперь?
Это былъ важный вопросъ. Я съ 18-ти-лтняго возраста вступилъ самостоятельно въ свтъ съ намреніемъ какъ-нибудь пробить себ дорогу (отецъ надялся на друзей; онъ хотя и оставилъ намъ наслдство въ вид чувства гордости о нашемъ происхожденіи изъ Виргиніи и о нашемъ національномъ достоинств, но я скоро понялъ, нто на этомъ одномъ существовать нельзя, что необходимъ и хлбъ насущный). Я зарабатывалъ себ этотъ кусокъ насущный на разныхъ поприщахъ и никого не удивлялъ своими подвигами; и теперь путь стоялъ открытымъ, нужно было только умло выбрать работу, но дло въ томъ, что мн работать не хотлось посл такого громаднаго богатства. Я когда-то былъ приказчикомъ въ колоніальномъ магазин, впрочемъ, всего одинъ день, потому что усплъ състь такое количество сахару, что хозяинъ меня уволилъ, сказавъ, что я ему не нуженъ и что онъ самъ намренъ стоять у прилавка. Я когда-то сталъ разучивать законы, но скоро бросилъ это скучное и сухое дло. Я служилъ недолго въ кузнечномъ заведеніи, но желаніе пристроить мхи такъ, чтобъ они дйствовали сами, взяло у меня столько времени, что хозяинъ прогналъ меня, сердито сказавъ, что изъ меня никогда ничего хорошаго не выйдетъ. Я былъ приказчикомъ въ книжномъ магазин, но опять не надолго. Покупатели надодали мн постоянными требованіями и не давали мн спокойно читать; хозяинъ, замтивъ это, далъ немедленный отпускъ, позабывъ опредлить срокъ. Я былъ приказчикомъ въ аптекарскомъ склад одно лто, но мои рецепты были неудачные; оказалось, мы продавали больше клистирныхъ трубокъ, чмъ содовой воды. Мн опять пришлось уйти. Я когда-то изучалъ печатаніе, въ надежд быть вторымъ Франклиномъ, но и это принесло немного пользы. На Союз Эсмеральда не было мста, да къ тому же я всегда былъ плохимъ наборщикомъ и всегда съ завистью смотрлъ на кончившихъ двухлтній срокъ учениковъ; когда я нанимался на это дло, то главные приказчики обыкновенно говорили, что хотя нуженъ будетъ наборщикъ, но только не теперь, а какъ-нибудь въ продолженіе года. Я былъ хорошимъ лоцманомъ на Сентъ-Луис и Нью-Орлеан и вовсе не стыдился своего знанія въ этомъ дл; жалованье получалъ двсти пятьдесятъ долларовъ въ мсяцъ на всемъ готовомъ; я любилъ это дло и жаждалъ стоять опять у колеса и бросить навсегда эту бродячую жизнь, но за послднее время въ письмахъ домой я выказалъ себя такимъ дуракомъ, упоминая о моемъ будущемъ богатств и о поздк по Европ, что я ршилъ сдлать то, что многіе разочарованные минеры длали и до меня; я сказалъ себ: «Теперь все кончено, я никогда не поду домой, не хочу видть сожалніе и слышать брань и выговоръ». Былъ я частнымъ секретаремъ, серебропромышленникомъ и ремесленникомъ на серебряной мельниц, и все это не привело меня ни къ чему, а теперь…
Что теперь длать?
Я поддался снова увщеваніямъ Хигбая и согласился еще разъ попробовать счастье на разработк рудъ. Мы поднялись высоко по склону горы и взялись работать на маленькой, дрянной шахт въ восемь футовъ глубины. Хигбай спустился внизъ и стадъ усердно копать своимъ заступомъ, откололъ куски скалы и сбросилъ много грязи; тогда пришла моя очередь спуститься внутрь съ длинной лопатой (самая ужасная работа, придуманная человкомъ) и выбрасывать все наружу. Вамъ надо сгрести полную лопату этой грязи и ловко кверху швырнуть назадъ себя, бросая черезъ лвое плечо. Я швырнулъ, но такъ неудачно, что вся грязь, слегка коснувшись краевъ шахты, упала обратно на мою голову и внизъ по ше и спин. Не сказавъ ни слова, я вышелъ и ушелъ домой. Я внутренно ршилъ, лучше умереть съ голоду, чмъ изображать изъ себя мишень, въ которую самому приходиться бросать грязью, вооружившись громадною лопатою. Я услся въ хижин и предался, такъ сказать, мрачнымъ мыслямъ. Когда-то въ лучшія времена я забавлялся тмъ, что писалъ въ главной газет территоріи Виргиніи, въ «Ежедневномъ мстномъ Предпріятіи», и всегда удивлялся, когда мои статьи появлялись въ печати; вслдствіе этого редакторъ газеты сильно упалъ въ моемъ мнніи: я полагалъ, что онъ могъ найти что-нибудь боле достойное печати, чмъ мое писаніе. По дорог домой я зашелъ въ почтовое отдленіе, гд получилъ письмо на мое имя, которое подъ конецъ распечаталъ. Эврика! (я не зналъ значенія этого слова, но мн казалось, что теперь оно у мста, а другого благозвучне не находилъ). Въ письм стояло предложеніе пріхать въ Виргинію, сдлаться городскимъ редакторомъ «Предпріятія» и получать за это по двадцать пять долларовъ въ недлю. Было время, когда, полный надеждъ на потайной слой, я бы вызвалъ на дуэль издателя за такое предложеніе, теперь же я хотлъ броситься на колни и молиться на него. Двадцать пять долларовъ въ недлю — это цлое состояніе, непомрная роскошь, даже гршно тратить такія деньги. Но мой восторгъ нсколько улегся, когда я подумалъ о моей неопытности къ этомъ дл и слдовательно о моей негодности занять это положеніе, къ тому же передъ мною стоялъ длинный списокъ всхъ моихъ неудачъ. Однако, откажись я отъ этого мста, пришлось бы изъ-за куска хлба зависть отъ кого-нибудь; мысль эта тяжела всякому мужчин, который никогда не испыталъ такого униженія съ тринадцатилтняго возраста. Нечмъ собственно гордиться, такъ какъ это обыкновенная вещь, но, что же длать, это было единственное, чмъ я могъ гордиться. И такъ я, страха ради, сдлался городскимъ редакторомъ; будь это при другихъ обстоятельствахъ, я наврно бы послалъ отказъ. Нужда заставляетъ идти «на авось». Если бы въ то время предложили мн за переводъ «Талмуда» съ оригинала вознагражденіе, я, безъ сомннія, не отказался бы и принялъ (конечно, съ нкоторымъ страхомъ и съ недовріемъ къ себ), стараясь какъ можно больше растянуть его, и все изъ-за денегъ. Я отправился въ Виргинію и вступилъ на мое новое поприще. Видъ городского редактора былъ весьма плачевный, могу въ томъ сознаться. Вообразите себ человка въ синей шерстяной блуз, панталоны въ сапогахъ, шляпа съ широкими полями и безъ пальто, обросшаго бородой и съ морскимъ револьверомъ за поясомъ. Но вскор я преобразился, пріобрлъ боле человческій костюмъ и снялъ револьверъ. Мн никогда не приходилось никого убивать, да я и не чувствовалъ къ тому никакой наклонности, носилъ же его единственно изъ уваженія къ народному обычаю и чтобы, не имя его при себ, не казаться особеннымъ и не быть предметомъ замчаній. Но другіе редакторы и вс наборщики носили револьверы. Я обратился къ старшему редактору или хозяину (назовемъ его м-ръ Гудмэнъ [7] , названіе, вполн подходящее ему) съ просьбою указать мн мои обязанности, на что онъ мн сказалъ: «Ходите больше по городу, разспрашивайте и вывдывайте у разнаго люда разныя новости, отмчайте слышанное и потомъ дома составляйте статьи для печатанія». Онъ прибавилъ:
7
Гудмэнъ означаетъ добрый человкъ.