Вырь. Час пса и волка
Шрифт:
– И в мыслях не было, – с притворством заверил Благота.
«Времена меняются, но поступки людей остаются прежними. И пускай человек по имени Благота воздержится от мнения, что вила сидит на своей горе и ничего не знает».
– И всё-таки я ещё жив. Господица Скалы Слёз не избавилась от меня сразу.
Он ждал, что вила снова ворвётся в его память, сметая остатки стойкости. Но вместо этого она, по-прежнему невозмутимая и безмолвная по внешнему виду, продолжила:
«Человек по имени Благота разрывал ножом могилу», – теперь она разглядывала его всё с той же внимательностью,
Поток мыслей вилы оборвался. Благота сдержался, чтобы не ответить колкостью, догадываясь, что подобную вольность вила могла счесть за оскорбление. Он попытался сделать глубокий медленный вдох. Долгий выдох.
– Господица вила так и продолжит перебирать всех мёртвых женщин, что я знал? Ах да. Наверное, правдой являются домыслы, что женщины сострадательны к трогательным мужчинам. Скажи, господица, неужто я начинаю располагать к себе? Начинаю нравиться? Ведь я ещё жив.
И тогда с уст вилы слетели следующие слова:
– У человека по имени Благота так мало причин быть уверенным в себе, – голос у неё оказался на удивление мягким, но уверенным. Слова вила произносила с выраженным акцентом. – Чересчур мало. Он трогателен ровно настолько, насколько проблемный. Поэтому ему приходится прибегать к истории о сиротах и обиженных.
4. София
Она кружится в ликующем танце, воздев руки к предзакатному небу. Подставив запястья солнцу. Свет окутывает мир вокруг ярким золотисто-красным цветом, закрадывается под смеженные веки, вызывая блаженное головокружение.
Из груди Софии рвётся волнение:
– И да оросятся слезами счастья ланиты ваши! – она знает сказание о святой Анфии назубок, и она гордится этим, гнёт пальцы от чувства обожания: – И да спадут ваши цепи про-очь!..
София открывает глаза, всё ещё ослепленная лучами солнца. Она ждёт, пока хвойный лес вокруг возвратит свои привычные очертания.
– О! Моя прекрасная сестрица! – смеется Елена, осыпая её ворохом цветных жухлых листьев, изображая поклонение перед святой мученицей: –Даруй нам всем милость Подателя!
– А вот и вы, мои вестницы.
София поворачивается на голос, щурит ослепленные глаза. Она видит перед собой смутно различимую мужскую фигуру в длинном одеянии. Сердце её переполняется звенящей радостью.
– Папа! Папенька!.. – Елена подбегает к отцу и целует его руку.
София и Елена похожи, как два цветка, распустившихся на одном стебле. И София представляет себя рядом с отцом заместо сестры. А ещё они обе были похожи на умершую мать. Так всегда говорит отец.
И всё же София удивлена видеть отца сейчас и здесь, с ними. Чаще он бывал с другими людьми, чем с семьей. Труд священника тяжел и
От отца зависит многое в деревне. И София знает это.
– Чем вы тут занимаетесь? – деревья отбрасывают тени на землю, движутся под ногами отца.
София опережает сестру, восклицает горделиво:
– Я представлялся себя святой, папенька. Когда я вырасту, хочу быть как святая Анфия!
София умолкает, в надежде услышать от отца слова похвалы. Но отец молчит. Долго, слишком долго. Она не может разглядеть его лица – слабость и усталость в её глазах нарастает каждый раз, стоит начать всматриваться в его черты.
Елена, всё ещё стоя рядом с отцом, вдруг отворачивается. София видит, как её пальцы сжимают края одежды священника.
Гулкий звон сосен, шелест крыльев. Голос отца строг.
—Чтобы стать такой, как она – готова ли ты выдержать все испытания и мучения?
– Я?.. – вторит София.
В свете заходящего солнца стволы мачтовых сосен алеют, покрытые маслянистыми отблесками. Смола стекает по коре, теплится в лучах.
– Бегите через окно в ризнице, – соседский голос доносится до Софии словно сквозь толщу воды. – Не оглядывайтесь, бегите!
София поворачивается к отцу и сестре спиной, в ожидании увидеть, откуда доносится голос. Безмолвный лес отторгает её присутствие, отдаляется, становясь глубоким и бесконечным.
Перед собой София видит вырытые в ряд могилы. Вопли соседей доносятся из-под взрытой земли, осыпающейся у неё под ногами.
София кричит, едва успев отпрянуть.
– Я буду послушной! – из глаз Софии прыщут слёзы, она рвётся прочь, стараясь удержать равновесие на уходящей из-под ног почве. – Только не оставляйте меня! Не оставляй! Папенька! Сестрица! Я не хочу. Я не хочу становиться святой. Не хочу. Мне слишком страшно!
София поворачивается к отцу, надеясь увидеть его защитный образ. Протягивает к нему руку, уверенная, что он успеет вытащить её, не даст провалиться под землю.
Не даст ей быть погребенной заживо.
Мужская фигура в одеянии священника качается в петле.
София перестает кричать, молкнет. Падает на колени. Кто-то цепляется за подол её юбки, тянет вниз – снова, снова вниз, в проваленную могилу, в стылую глубину, пахнущую плесенью. София опускает взгляд от петли и видит Елену. Заместо глаз у сестрицы – колотые глазницы, исходящие кровью.