Вырь. Час пса и волка
Шрифт:
Шумно и грязно. Всё, как Мизгирь не любил.
Они шли вдоль ряда с украшениями. Грачонок, опасливо озираясь по сторонам, придерживала Мизгиря за край накидки. Первое время Грачонок сильно пугалась, видя проходящих мимо женщин в рогатых киках и нарядных понёвах, украшенных бубенцами. Теперь же она шла уверенней, и во взгляде её взамен страха вспыхивало восхищение. На севере, откуда они пришли, женщины предпочитали носить сарафаны и расшитые венцы. Неудивительно, что юницу притягивала таинственность
«Бродить по дорогам в одежде мальчишки безопасней», – думал Мизгирь, припадая на трость. – «И всё же подрастающей девушке нужен женский наряд. Может быть, наглядевшись на праздничные одежды, она наконец-то захочет и сама примерить…»
Громкое биение сердца. В правую руку Мизгиря вгрызлась свирепая боль. Он остановился как вкопанный, и Грачонок налетела на него со спины. Подняла свой вопрошающий взгляд.
Мизгирь попытался сокрыть своё волненье. Он криво улыбнулся, чувствуя, как сводит скулы.
– Ну вот. Давай-ка глянем, что тут…
Мизгирь, представляя себя полным недотёпой, подковылял к первому подвернувшемуся столу с разложенным товаром. Скользнул взглядом по перстням и браслетам – витым и плетёным.
Грачонок робко подошла к столу вслед за ним и, затаив дыханье, стала разглядывать поясные подвески. Пока Грачонок отвлеклась, Мизгирь зашёл ей за спину, хворо припав на трость. Он позволил себе покривиться от боли, пока выдалась возможность. Вытер плечом стылый пот с шеи.
Тело его держалось на одном лишь честном слове – шов Явиди распадался стежок за стежком.
– «А ведь слеза Явиди пришлась бы очень кстати», – Каргаш вместе с Грачонком разглядывал товары у прилавка. – «Но как быть? Ведь ты истратил все, что имел. Но стоило ли оно того? Даже если она вырежет себе бесовской глаз, после того, как ты исколол её руки иглой, люди продолжат шарахаться от неё в ужасе…»
Голоса торговок и шум ярмарки слились в единый гул. Мизгирь застыл, тупо уставившись на свою правую недействующую руку. В голове его и без Каргаша царила неразбериха. В груди бушевала буря из противоречащих друг другу чувств.
– Никак сестрице родимой подарок присматриваешь, сынок? – одна из торговок вытянула шею, разглядывая тощую Грачонка у прилавка.
Грачонок, склонившаяся над прилавком и бережно поглаживающая височные подвески из латуни, вздрогнула, отдёрнула руку. Заметно погрустнела.
– Ну? Чего молчишь? – удивилась торговка. – Экий ты малословный. А чего это у тебя на лице? Ой, матушки святые! Ты где глаза-то лишился, голубчик?
Грачонок резко отвернулась и зашагала прочь.
Торговка в недоумении глянула на Мизгиря.
– Чего это с ним?
– Чтоб тебя, женщина, – процедил сквозь стиснутые зубы Мизгирь.
Грачонок не думала останавливаться, теряясь в толпе. Мизгирь решил, что ещё мгновенье,
– Тише, стой! – он торопливо заковылял следом.
Грачонок, к его счастью, послушалась, остановилась. Она была готова разреветься.
– Ну и что ты, расстроилась? – с тоскливой весёлостью спросил Мизгирь, перебарывая собственную боль. – Из-за цацек этих никчемных? Или из-за слов торговки? Посмотри на меня. Посмотри, сказал.
Грачонок упрямо поджала губы. Стараясь не плакать, покачала головой.
Мизгирь тяжело вздохнул.
– Красота девичья она не в серьгах, а в кротости характера и речи. С речью у тебя выходит недурно. Даже слишком, я бы сказал.
Грачонок вскинула взгляд, и Мизгирь догадался – она рассержена. Глубоко посаженные глаза девчонки выражали обиду. Вернее, один глаз.
– Горделивость в женщинах прекрасна, – Мизгирь не смог сдержать косой улыбки. – Но не когда она перерастает в дурь.
Грачонок обиженно прикусила губу.
Мизгирь с трудом наклонился и с деланым интересом заглянул ей в лицо.
– Не переживай по этому поводу, грачонок. До конца жизни ты будешь женщиной. И женщиной вполне красивой. Твою красоту не испортить глазной повязкой. А теперь дай руку.
Грачонок, всхлипнув носом, опустила плечи и робко протянула ему ладонь. Мизгирь осторожно закатал Грачонку рукав, обнажая край татуировки на внешней стороне её руки. Он сам наколол обережь грубой иглой смесью из древесного угля.
– Что же касается знаков на твоём теле, – он огладил лунарный символ на её коже большим пальцем. – Ты сама знаешь. Не стоит стыдиться собственной защиты.
– «Ты её ещё тут на людях трахать начни», – Каргаш скучающе валандался из стороны в сторону, вынюхивая что-то в воздухе. – «Ах да, сперва только попей нужных… восстанавливающих лекарств. Ну или возымей должную храбрость взглянуть ей на титьки, их уже вон, не спрятать. Да на титьки смотри, не на меня!»
Мизгирь потерял терпение, стоило Грачонку от услышанного панически уставиться на него самого впритык, будто в страхе, что он всё-таки воспользуется советом беса.
– «Да заткнись ты хоть на минуту!» – мысленно обозлился Мизгирь. – «Она же ещё ребёнок, пропащая ты мразь».
– «Успеет вырасти, пока ты снимаешь с себя пояс».
На церкви забили колокола, призывая к молитве.
Мизгирь шумно выдохнул и согнулся пополам, сгребая здоровой рукой больную. Трость его упала на землю. Боль вспыхнула яростней, парализовала.
Грачонок в недоумении поглядела на оброненную трость, затем на Мизгиря.
Прохожие из ярмарочной толпы не обращали на них внимания. Кто-то толкнул Мизгиря в плечо, и он злобно осклабился.