Вырь. Час пса и волка

Гутарёва Ольга

Грачонок затаила дыхание. Хор призрачных голосов запружал её разум. Такое стало происходить с ней довольно часто с тех пор, как у неё появился бесовской глаз. Но каждый раз Грачонок не то что расслышать, узнать шепчущих была не в состоянии.

В области лба и висков возникла привычная боль, и Грачонок была вынуждена страдальчески поморщиться.

– «Кто же-кто же», – растягивая слова в ухмылке, повторил Каргаш. – «Кто же станет бояться покойника? Бояться его возвращения».

В это самое мгновение Зот поймал на себе её внимательный взгляд. Грачонок дёрнулась,

опустила подбородок. Кровь тут же застыла в жилах, отяжелила тело.

Зот заметил её. Заметил.

Каргаш тихо посмеивался, шатаясь из стороны в сторону. Довольный тем, что сумел её снова напугать. Мизгирь по-прежнему стоял неподвижно, не обращал на беса внимания. Порой Грачонку казалось, что за долгие года Мизгирь научился воспринимать трёп Каргаша за куриное квохтанье.

До его умения слышать, но не вслушиваться, самой ей было далеко.

Распорядившись осыпать могилу покойного льном и маком, настоятель Савва отступил. Толстотелый монах помог старцу опереться о свою руку и, обернувшись к собравшимся, громко распорядился:

– Святому отцу надлежит отдых! Покойного можете относить на кладбище.

Настоятель, с ним толстотелый монах и несколько послушников двинулись к избе. Мизгирь без промедлений последовал за ними.

Грачонок замешкалась. Ей не хотелось отставать, но страх толкнул её обернуться.

– Чего уставился?

Она отступила. На неё глядел Зот, не находящий себе места возле покойного. В глазах середовича клубилась ненависть.

– Тебя спрашиваю, уродец, – прорычал Зот, нависая над Грачонком. – Неприятностей захотелось? А ну пошёл отсюда. Пока шею не свернул.

Глаза Зота, залитые кровью, следили за каждым её движением. Тяжёлое смурое лицо, искаженное потаенным страхом, застыло глиной. Грачонок содрогнулась, вспомнив сказанное Каргашем: «Кто станет бояться покойника?».

У Грачонка больше не оставалось сомнений. Она тут же бросилась прочь с места, чувствуя, как взгляд Зота продолжал буравить её затылок.

– Счастлив тот, с кем прощаются мудро! – окликнул чернецов Мизгирь, опираясь на трость.

Толстотелый монах обернулся и, смерив Мизгиря недовольным взглядом, улыбнулся. Но улыбкой некрепкой, поддельной.

– Мы рады паломникам в нашей обители. Однако тебе, добрый человек, сейчас не стоит отвлекать настоятеля.

– Я не паломник. Увы.

Чернец недовольно огладил короткими пальцами жиденькую бородку, едва прикрывающую толстую шею.

– Что же тогда тебя привело к нашему порогу?

Мизгирь остановился, сгорбил плечи. Украдкой глянул на старца, глядящего вдаль.

– Господь, – Мизгирь не смог сдержать усмешки.

Толстотелый монах с досадой поморщился.

– Далеко не всё разумно приписывать воле господней.

– Так стало быть – господне попущение?

Толстяк состроил надутую гримасу, однако ответить не успел.

– Я думал, что не доживу до нашей встречи, – морщинистое лицо настоятеля озарилось улыбкой. – И, если взаправду попущение, как дивно проявляет себя оно! Ну же, мальчик мой. Виктор! Подойди. Дай мне взглянуть на тебя ещё раз. Прошло так много лет с нашей последней встречи.

Грачонок

покосилась на Мизгиря, гадая, почему настоятель обратился к нему как к Виктору. Она никогда прежде не слышала, чтобы Мизгирь себя так называл.

– Святой отец! – толстотелый монах изумлённо воззрился на старика. – Ты знаком с этим?..

Мизгирь сделал шаг. Старик поднял голову, щурясь на солнце. Увидев перед собой Мизгиря – худого и измученного, опирающегося на трость, – вместо улыбки старик сделался грустным.

– Ты повзрослел.

– Куда было деваться?

Помолчали.

Настоятель Савва переступил на месте, оглянулся на покойного. Сухой скрюченный палец настоятеля указал на носилки.

– Боюсь, горсти земли будет недостаточно. Тело так или иначе изуродуют. А затем сплетут быличку о кровожадном чудище, поверженном в прах.

– Чего ради тогда ты тратил на них своё время, святой отец? – сочувственно спросил Мизгирь.

Настоятель коснулся дрожащей рукой его руки.

– Сие надлежало сделать. Не оставлять попыток к вразумлению.

– А ты всё такой же упрямец, святой отец.

– А ты всё столь же ответственен, – теперь старец с улыбкой смотрел на Грачонка. – Как и шесть лет назад. Когда ты спас меня от хвори.

***

В избе было тепло и сухо. Грачонок сидела на лавке, то и дело ёрзая на месте. Иногда, стоило ей повернуться, чтобы посмотреть украдкой на спящую на печке кошку, она чувствовала запах сидящего рядом Мизгиря. От него пахло потом, сермягой и сушёными травами. От него всегда пахло травами, будто листья были вшиты ему в одежду.

– Значит, ты всё-таки вернулся в эти края, – вздохнул настоятель.

– Вернулся спросить, как правильно молиться. Так, чтобы Податель наверняка услышал.

Настоятель, которого слова Мизгиря позабавили, позволил себе тихо посмеяться. Посмеяться натужно, по-стариковски.

– Вижу, теперь ты не один.

Почувствовав на себе взгляд настоятеля, Грачонок выпрямилась, сложила руки на коленях. Поправила волосы на лбу.

– Это Грачонок, – представил её Мизгирь.

– Рад нашему знакомству, – настоятель слегка склонил голову, будто бы вовсе не удивившись её странному прозвищу. – Скажи-ка, Грачонок, нет ли у тебя желания остаться при монастыре? На дорогах неспокойно, а мы всегда готовы предложить крышу над головой и хлеб. И рыбу. Представить себе не можешь, как превосходна на вкус рыба с перцем с нашей кухни. Тебе когда-нибудь приходилось пробовать перец?

Мизгирь кашлянул.

– Грачонок… Он немой. Так что, боюсь, проку от него здесь будет, как от козла молока.

Грачонок уже давно привыкла представляться на людях юношей. Но отчего-то ждала, что, сидя наедине с настоятелем, Мизгирь захочет рассказать правду. Настоятель Савва казался ей добрым человеком. Поэтому Грачонок немного расстроилась, осознав, что ей снова придётся представляться мужчиной.

– Молятся не устами, а сердцем, – настоятель весело прищурился, указал Мизгирю на грудь. – Вот, собственно, и ответ на твой вопрос.