Выше стен
Шрифт:
— Отвали от нее, я два раза не повторяю. Если не доходит, сделаю так, чтобы дошло.
Мразь нахально пялится на меня, но тут же сдувается и краснеет — еще ни одна живая душа не выдерживала мой пристальный взгляд.
— Впрягаешься за нее, Рябинин? — усмехается она. — Да ты хоть знаешь, почему эта сучка к тебе подваливала?
— Знаю! — перебиваю я, начиная уставать от ее ужимок. Вокруг собираются зеваки, но мне все равно. Подношу к ее опухшей наштукатуренной физиономии телефон, встаю рядом и, приобняв ее за плечо,
— Ну что, увидела? Она выиграла спор. Это ты должна ползать перед ней на коленях. Радуйся, что ей это на хрен не нужно.
— Пошел ты, Святоша! — верещит деваха и бьет меня по руке. Поросячьи глазки краснеют. — Этого мало. Где признание? Где видео?
— Так сильно желаешь увидеть меня в деле? Исключено. Эта опция доступна только красивым девчонкам.
В гробовом молчании я возвращаюсь к Регине, обхватываю ее острые локти, поднимаю на ноги и волоку к дыре в заборе, а она мешком виснет на мне.
22 (Регина)
Самые страшные времена наступали, когда налетал ветер, над головой сгущались тучи, и в горах раздавался зловещий рокот грома. Он вызывал в недоразвитой душе настоящий ужас — звериный, безысходный, невыносимый. Я умирала с каждой грозой и оживала с каждым новым лучом солнца, и никто не объяснял мне суть явлений и вещей.
О природе гроз я узнала только на уроках физики в школе, но побороть мучительные детские страхи не смогла до сих пор.
Сегодня с самого утра в небе во всю мощь сияет гребаное солнце, но гулкие раскаты оживают в глубинах памяти и пугают до одури — реальности переплетаются, искажаются, проваливаются друг в друга, но рядом нет проводника…
Смятая купюра снова перекочевывает в карман не скрывающей радости Кэт, и исписанная непристойностями парта до конца занятий становится моим пристанищем.
Обняв себя слабыми руками, я блуждаю по бесконечным коридорам и лестницам, натыкаюсь на испуганные взгляды, кривые ухмылки, взрывы хохота и открытые двери. Меня мутит.
Ничего…
Стоит только досчитать до десяти, отыскать ориентиры, и этот кошмар пройдет. Я вернусь в настоящее.
Наконец удается сконцентрировать внимание на чьей-то малиновой куртке — увязываюсь за ее владельцем, продираюсь сквозь толпу в холле, выбираюсь на улице, но тут же теряю яркое пятно из виду.
Впереди маячат лишь размытые одинаковые силуэты и ржавая калитка, просочившись сквозь которую безликие люди оказываются снаружи.
Мне тоже нужно туда. Нужно домой.
Но я не знаю, где мой дом.
Кажется, он остался в горах и был холодным и темным.
Нет, он был украшен афишами и картинами, а вечерами освещался тусклой лампой под старым абажуром.
Нет же… мой дом там, где в просторной комнате живут красивые вещи с прекрасным ароматом, где вьются по полу сквозняки, а в окно заглядывают
Однако утром в нем случился скандал — тихий, оторопелый, на пределе выдержки. Тревога в глазах мамы и сомнение во взгляде Андрея все еще обжигают сердце. Родители до последнего не хотели верить, что я взяла деньги и истратила не по назначению, но прекрасно это знали…
Они бы все равно не поняли моего стремления любой ценой спасти любимого. И я, уставившись в одну точку, молчала до тех пор, пока от меня не отстали.
Итак, их жертвы не принесли результата: я начала новую жизнь с прежних ошибок — опять разочаровываю, заставляю близких переживать и стыдиться. Сплю с теми, кому не нужна. Транжирю деньги. Падаю в каменный колодец без дна и схожу с ума…
Толчок в спину выбивает из легких воздух, перекошенная рожа Кэт на миг обретает четкость, слишком слабые колени подкашиваются и увязают в холодной жирной грязи.
Не вышло социализироваться. Не получилось соответствовать. Ничего не получилось…
Мне одиноко и тоскливо. И до слез обидно, но не за себя, а за содержимое рюкзака. Я судорожно пытаюсь вытащить его из мерзкой черной жижи и спасти от позора. Эту ручку в надежде на успешную учебу для меня купила мама. А удивительно красивый блокнот так долго ждал своей участи на полке деревенского магазина возле трассы, соединяющей наши со Святом города…
Меня окутывает душная непроглядная темнота, оглушает раскат грома, окружают мертвые камни.
Но на одном из них, сопротивляясь порывам ледяного ветра, трепещет желтыми крыльями нежная живая бабочка…
Чьи-то надежные руки сжимают мои локти и помогают подняться.
Реальность врывается в сознание прозрачной синевой неба, рыжими и бурыми кронами деревьев, черными точками птиц… и спокойными серыми глазами напротив.
Свят… Только с ним я выберусь на свет.
«…Ну что, увидела? Она выиграла спор. Это ты должна ползать перед ней на коленях. Радуйся, что ей это на хрен не нужно…» — его голос эхом раздается в закружившейся голове и, чтобы снова не потерять равновесие, я хватаюсь за его рукав.
Он молча уводит меня от зевак, подталкивает к пролому в заборе, помогает не упасть на кочках в унылом облысевшем саду, а мое сердце разрывается от облегчения и признательности, а еще — от вины, раскаяния, стыда и боли. Теперь я уверена: чувства, что сейчас не вмещаются в грудной клетке, называются именно так.
— Свят… — умираю я. — Ты знал о споре?! Но почему? Как давно?..
— С самого начала, — пожимает плечами он. — Слышал ваш разговор в курилке.
Мутные, вечно недодуманные мысли внезапно становятся пронзительно ясными и мешают дышать: он больше не похож на загадочного парня с умопомрачительной улыбкой, которого я знала. Или… он всегда был только таким — отстраненным, холодным, надменным и чужим…