Выстрел на Большой Морской
Шрифт:
Но Стёпка вручил швейцару клочок бумаги и добавил столь же лаконично:
— Очень просят.
Хитроглазый прочитал записку и дёрнул за висевший сбоку шнур. Через минуту вниз спустился тощий долговязый ярко-рыжий парень, одетый «под фу-фу» и в щегольских сапогах с гамбургскими передами [97] .
— Письмо Шайтан-оглы от Верлиоки из «Шиповской крепости», и человек при письме. Отведи к коменданту.
Лыков молча пожал руку Стёпке и отправился в сопровождении рыжего наверх. На третьем этаже открылась анфилада комнат. Большие и очень грязные, они тянулись во всю длину дома по направлению
97
Одетый под фу-фу — шикарно по-простонародному. Сапоги с гамбургскими передами — с глянцевыми голенищами и с головками из матовой кожи.
Пройдя четыре или пять комнат, рыжий завёл Алексея в небольшой угловой кабинет, занимаемый арбузовским комендантом. Высокий поджарый татарин лет пятидесяти, очень спокойный и уверенный в себе, с умным лицом и сильной проседью в усах, поднялся с дивана им навстречу.
— Так что, письмо от Верлиоки, и человек прилагается.
Комендант отпустил рыжего, прочитал «рапорт» и кивнул Лыкову:
— Садись, рассказывай.
Сыщик сел в мягкое кресло. Шайтан-оглы обставился с комфортом: оттоманка, хороший салонный столик, бюро с бронзовыми ручками, в углу камин, заставленный винными бутылками. На полу перед камином чистый коврик — неужели для намаза?
— Я Лыков Алексей Николаевич. Питерский вольный человек. Ищу в Москве двух мазуриков. Бывшего офицера по фамилии Рупейто-Дубяго и его как бы ординарца Мишку Самотейкина. Здесь они под чужими именами, которые мне не известны. Плачу тридцать пять рублей за подсказку адреса.
— Что такое «вольный человек»? И что у тебя за дело к этим двоим?
— Я сам себе хозяин, никому не служу. Не фартовый. Сидеть по тюрьмам некогда… Сейчас зарабатываю сбытом «красноярок» из куртажа в десять процентов. Хочу вступить с Рупейтой в сделку.
— Кому сбываешь?
— Рогожцам, в половину номинала.
— А как вышел на Верлиоку?
— Привёз ему «рапорт» от питерского «ивана» по кличке Большой Сохатый; это мой тамошний приятель.
— Ха! Мы с ним в 80-м году в Бутырках вместях майданщиками состояли. Привет ему от меня передай. Как он?
— Сейчас плохо. Подломали они пакгауз, сторожа зачем-то замочили. Там окрысились. Все его ребята уже в ДэПэЗэ горюют, только Рафаил спасся. Лёг в лаванду наглухо.
— Ясно. Попал, значит, в колесо. А как живётся на вольных хлебах?
— Понимаешь, если бы деньги сами собой образовывались, вот, например, как сопли в носу… А так приходится рысачить. Зато мне никто ничего не может приказать.
Шайтан-оглы откинулся на спинку оттоманки, подумал с минуту, потом сказал:
— Помочь тебе, конечно, я могу. Но ребята забесплатно работать не должны. Давай вот как договоримся: ты сейчас даёшь мне два рыжика [98] и при любом раскладе их теряешь. А ежели мы находим твоих мазуриков, то платишь ещё два. Согласен?
98
Рыжик — червонец (жарг.)
— И
— Сретенку, Сухарёвку и Марьину рощу. Остальное не моё.
Лыков вынул из кармана бумажник, отсчитал четыре пятишницы и вручил их «ивану». Тот аккуратно убрал их в бюро.
— Забирай парня, который тебя привёл. Его зовут Ассигкрит…
— Как-как? — опешил Лыков.
— Ассигкрит. Учти, он обидчивый, кличек не признаёт и именем своим заковыристым весьма гордится. Во всём остальном парень справный. Я сейчас обрисую ему, что надо. Прогуляйтесь сегодня вдвоём по Грачёвке. Ассигкрит будет соваться во все подходящие места и спрашивать, а ты слушай. Дадут — в мешок, не дадут — в другой… Рыжий у меня, навроде, как адъютант; ему всякий здесь расскажет без утайки. И тебя с ним никто не тронет… А я сам вечером буду в трактире Бакастова на Сухарёвке. Там соберётся двенадцать подчинённых мне «мазов», на именины к Сашке-Гармонисту. Их ещё обспрошу. Распиши мне наружность этих чувалов.
Лыков подробно описал приметы разыскиваемых им убийц, и ушёл с рыжим адъютантом в рейд по Грачёвке. Парень понял задачу с полуслова. Он быстро, со знанием дела, обшаривал переулок за переулком, заходя в заведения, преимущественно не отмеченные зелёным фонарём. Сыщику Ассигкрит заявил, что все полторы сотни местных борделей им обходить незачем. Большинство из них — «полтинничные», где пожухлые жрицы любви дарят свои торопливые ласки голытьбе. Есть с десяток первосортных, куда вход лишь по рекомендации и за большие деньги. И имеется ещё тридцать-сорок приличных, но не баснословно дорогих заведений, в которых «мамки» могут сдать хорошим постояльцам комнату без прописки. Часть таких борделей зарегистрирована, а часть нет, но подати Шайтан-оглы платят и те, и эти.
Проверка проходила везде одинаково. Ассигкрит безошибочно угадывал в дворах нужную дверь и входил в неё без стука. Навстречу тут же подымался крепкий субъект с разбойничьей рожей. Завидев, кто пожаловал, охранник склабился в подобострастной улыбке. Рыжий задавал ему вопрос. Мужик морщил низкий лоб, чесал в затылке, глядел в потолок, после чего разводил руками.
Такая картина повторилась четырнадцать раз подряд. Неожиданно в пятнадцатом бардаке, в Пушкарёвском переулке, вышибала на заданный ему вопрос тут же ответил:
— Есть такие.
— Где они?
— Да тут оба. Офицер, с двойной фамилией, и денщик при ём, Мишкой кличут. Истинный богатырь! Да, и оба, навроде, как скрываются, опасаются всё чего-то.
— Наши! — обрадовался Ассигкрит. — Быстро сыскали. Вызвать их?
— Не надо, я сам. Ты возвращайся к себе. Скажи Шайтан-оглы: я покалякаю с ними и приду к вам в крепость, отдам вторую половину.
Рыжий недоверчиво смотрел на Алексея, не зная, как поступить. Видимо, он уже крепко рассчитывал на два червонца.
— Ладно, — сказал он после короткого раздумья. — Ты иди к ним, а я тебя здесь подожду.
И сел на порог. Алексей повернулся к вышибале:
— Кто где?
— Мишка у Секлетеи, в третьем нумере, а офицер всегда одну и ту же берёт, наилучшую. Люська-Зверок прозывается. Всё левое крыло одна занимает. Красивая, шалава!
Лыков был возбуждён. Всё-таки, он нашёл их! Но что дальше? История с «красноярками» здесь не прокатит. Невозможно также поверить, что человек специально приехал аж из столицы с запиской от Пашки-Канонира к жалкому колбаснику, чтобы тот его «приставил к ремеслу». Нет, знакомство быстро перерастёт в задержание. И рыжий свидетель будет тут совершенно ни к чему.