Взбираясь на Олимп
Шрифт:
У Добровольского было много планов на будущее. В его блокноте были записаны пьесы, которые он хотел поставить. Он мечтал выпустить сборник своих рассказов и пьес. Я часто видела, как он задумчиво записывал в блокнот наброски для своих будущих произведений. И что теперь? Мне было больно видеть его таким.
Добровольский приехал к нам на репетицию. Огорельцева прогоняла наш спектакль, показывая ему свою работу.
— Вот, что смогла сделала. Не самый лучший материал, конечно. Но в грязь лицом не ударим, — не без напускной важности сказала она по окончании репетиции.
Константин Сергеевич пытался что-то сказать, шевелил губами,
— Ладно, у меня нет времени. Мне еще с моими оболтусами позаниматься надо, — не церемонясь, заявила Огорельцева и указала Константину Сергеевичу на дверь.
Добровольский снова пытался сказать, не получалось. На его лице отобразилось разочарование, смятение и смирение.
— Зачем вы так? Он хочет нам что-то сказать! — не выдержала я.
— И что? Я тут до вечера должна стоять и разбирать его бормотания? — ответила мне Даная Борисовна.
— Как вам не стыдно! — я спрыгнула со сцены и присела у колен Добровольского.
— Это наш преподаватель и мы его в обиду не дадим! — уверенно заявила я Огорельцевой.
— Верно, — поддержали меня наши ребята.
— Говорите, я попробую понять, — предложила я Добровольскому.
Мужчина улыбнулся, в его глазах заблестели слезы, но он сдержался. Сухие губы зашептали, я приподнялась к нему ближе.
— Ни-на. Ни-на, — шептал он.
— Нина? Я Надя, — его слова меня напугали. Неужели его состояние настолько плохое, что он меня не узнает?
— Все в порядке, это он свою жену вспомнил, — успокоила меня молодая женщина, которая его сопровождала.
— А жена-то здесь при чем? — фыркнула Огорельцева.
— Папа рассказывал мне, что у него на курсе учится девочка, которая очень напоминает ему Нину.
— Я бы так не сказала, — заявила Огорельцева, смерив меня взглядом.
— Хоро-шая, — прошептал Константин Сергеевич. Я нежно взяла мужчину за руку и преисполнилась к нему самой чистой любовью и нежностью.
— Константин Сергеевич, хочу, чтобы вы знали, вы мне очень дороги. Вы столько для меня сделали. Вы помогли мне поверить в себя, почувствовать себя нужной, важной. Вы каждое занятие говорили мне, что я талантливая. Вы верили в меня, как никто никогда не верил. Вы для меня больше, чем просто учитель, вы мне, как отец. Вам сейчас тяжело, знаю, чувствую. Хочу сказать, что я всегда рядом. Я готова помочь вам. Вы можете на меня рассчитывать.
— Мы все готовы помогать, — подключились ребята.
Ребята по очереди спускались со сцены и подходили к Добровольскому, благодарили его за вовремя сказанные правильные слова, за поддержку, за дружеский совет, за юмор, заботу и тепло. Мы окружили нашего преподавателя и давали ему почувствовать и понять, как много он для нас значит, как сильно мы его любим. Огорельцева молча покинула аудиторию.
После занятий я встретилась с Холодом на улице. Он сидел на скамье возле института и ждал меня.
— Тяжелый день, — я подсела к нему.
— Ты про Добровольского?
Я кивнула в ответ.
— Да. Жалко мужика.
— Ты знаешь что-нибудь про его жену Нину? Он нам никогда про свою личную жизнь не рассказывал.
— Нина была певицей. У нее был прекрасный голос, она выступала в опере. Добровольский влюбился в нее сразу, как только увидел. Он сам мне об этом рассказывал. Он посещал все ее спектакли, тайно присылал ей цветы на день рождения.
— Почему тайно?
— Потому что он был женат на другой. Это был несчастливый брак. Жена его не понимала, пилила,
— Невероятно романтично, — заулыбалась я.
— Да. Я бывал у них в гостях, еще когда Нина была жива. Идеальная пара. Она умерла от рака примерно пять лет назад. За пол года сгорела у него на руках. Добровольский предполагал, что это все из-за ее желания иметь детей. Она чувствовала себя неполноценной, процедуры всякие делала, по бабкам бегала. Не могла смириться.
— Тяжелая история.
— Знаешь, он не признался ей, что это он дарит цветы на день рождения. Ему нравилось смотреть, как она улыбается, получая очередной букет с запиской от влюбленного незнакомца.
— Она на наверняка разгадала, что это он.
— Я тоже так думаю. Если собрать все его записки, написанные ей за все эти годы, то получился бы неплохой томик поэзии. Он писал ей стихи.
Я не стала говорить Диме про мой перевод на бюджет. Думаю, он и так все знал. Денис все продумал и поставил Холода в известность. Только я опять ничего не знала. Меня ждало место в общежитии, но мне не хотелось уезжать от Димы. Мне казалось, если я сообщу ему, что у меня появилась возможность съехать, то он сразу выставит меня из дома. Мы станем реже видеться и в итоге наши отношения прекратятся. Моя неуверенность и его осторожность давали почву безумным мыслям и я охотно в них верила.
Я рано освободилась с работы, Холода еще не было. В его комнате на полу стопками валялись футболки и штаны. На днях, придуриваясь во время просмотра боевика, мы решили повторить сцену боя из кинофильма. Я снова припомнила моему преподавателю о своей незаслуженной тройке за экзамен и старалась своими навыками и умениями показать ему, что он был не прав. Наша театральная потасовка закончилась тем, что мы разбили зеркало на дверях шкафа-купе. Холод обрадовался, он давно хотел избавиться от старого шкафа, но никак не мог придумать уважительной причины. Шкаф был без единой царапинки. И сейчас, пользуясь случаем, он быстро разобрал незамысловатую конструкцию и вынес все на помойку. Я засмеялась, вспомнив тот вечер. Нам было весело. Дима был таким искренним, открытым. Он снял с себя маску строгости и позволил себе быть простым парнем, который любит подурачиться.
— Мой Дима, как я боюсь потерять тебя, — подумала я, поднимая с пола его футболку и прижимая ее к лицу. Наши отношения были хрупкими, я это чувствовала. Мы словно выстраивали карточный домик, который мог развалиться в любой момент, от малейшего ветерка.
В квартиру позвонили, я радостная побежала открывать дверь. Вместо Димы на пороге я встретила Элизу.
— Привет. Какая неожиданность, — улыбаясь во весь рот, поприветствовала меня она.
Без приглашения, по-хозяйски она зашла в квартиру. В руках у нее была дорожная сумка.