Я, подельник Сталина
Шрифт:
Парень послушно двинулся к воротам. Ослушаться и в голову не пришло. Для бесхитростного деревенского юнца, только вчера рекрутированного в ряды малопонятных «белоленточников», каждый, кто приказывает - тот и есть командир. Ночная улица предстала пустынной. Постояв минуты три, вернулся обратно. Неизвестного начальника не было, будто растворился в ночи, а «сотрудник НКВД» так и лежал скрючившись. Не до них стало, из дома начали выводить побитых и усмиренных дебоширов. Наконец-то соизволил прибыть командир комендантского взвода, все подразделение которого ограничивалось этими шестью солдатами. К тому времени пусть и изрядно поколоченными, но победившими. Господин Ханов, понятное дело, не стал распространяться, что пока шла баталия, он, навострив уши, таился в соседнем переулке. Негоже новоявленному господину обер-кондуктору (в такое звание возвел его сам господин
– Прекратить!
– велел он подчиненным, распластавшим на земле Рашита и деловито задирающим его рубаху.
– Так сами же говорили, за пьянку по десять ударов плетью!
– плаксиво протянул молодец с подбитым и уже почти закрывшимся правым глазом, - А этот гад у них главный зачинщик. Ох и лют в драке, как бешеная собака.
Господин Ханов снисходительно улыбнулся.
– Знаешь, Азат, почему ты всего лишь рядовой, а я уже господин обер-кондуктор?
Выждав театральную паузу, просветил:
– Я во всяком деле в корень смотрю, об общем интересе пекусь. Завтра этот десяток вместе с другими провинившимися пойдет на разведку боем. А если сейчас плетками исполосуем, эти хитрецы утром пластом будут лежать, притворятся немощными. Что, вместо него тебя пошлем?
Бойцы больше не пререкались. Утешились обещанием командира устроить экзекуцию вечером. Для тех, кто сумеет вернуться из разведки. По распоряжению обер-кондуктора начали сноровисто заталкивать избитых нарушителей дисциплины в баню. Бдительный господин Ханов сам каждого обыскивал, чтобы ни ножей, ни ремней у арестантов не осталось. Только отвлекли его от ответственного дела, из дома выбежал тот же неугомонный Азат. Бледнее, чем даже повязка на его правой руке.
– Господин обер-кондуктор, мы его и пальцем не тронули, клянусь Всевышним, а он мертвый! Совсем-совсем мертвый, все кишки наружу!
Господин Ханов зашел в дом и лично убедился: незадачливый десятник Хабибьян мертв, мертвее не бывает. А со стороны посмотреть, будто уснул сидя за столом. Только голова почему-то в тазике. Пока начальник соображал, как все это произошло, главное - как бы его самого не обвинили в небрежение служебными обязанностями, заголосили уже со двора:
– И этот убит!
Этот дебошир давно валялся у крыльца. Думали, пьяный. А как начали поднимать под руки, дабы сволочь в баню, обнаружили - лежал он в луже из собственной крови, рана на печени все еще сочилась. Из-за темноты раньше совсем не было видно .
– Господин обер-кондуктор, когда энтого из дома господин начальник выводил, он еще живой был. Даже сплясать...
– начал было докладывать один из бойцов, но Ханов уже принял решение и велел ему заткнуться.
– Значит так, джигиты, когда мы пришли, эти головорезы уже прирезали друг дружку, по пьяной дурости. Если иначе - значит, мы плохо справились со своими обязанностями комендантского взвода, скакать завтра грудью на пулеметы. Чем меньше язык распускаешь, тем дольше живешь. Какая разница, как они умерли - жили как собаки и сдохли как собаки. Всем все понятно?
Подчиненные наперебой закивали головами.
– Трупы занести в хлев. Оружие арестантов сложить в предбаннике. Первым на караул заступает Фарит, через три часа его сменит Яхъя. Исполнять!
Ханов в своих подчиненных не сомневался - все односельчане, и почти все родственники. Лишнего болтать не будут, значит, и голову нечего ломать, как все произошло на самом деле. Будучи крестьянином, практичным до мозга костей, озаботился более конкретными заботами:
– Азат, я в доме бадью с солеными огурцами видел. Поднимешь на заре арестантов и дашь им рассол. Мой знакум из Верхнеуральска говорил- первейшее снадобье, когда голова после водки болит. Он в этих делах большой знаток. А-а, точно, еще утром им по пол-чашки самогона надо налить. Найди хозяев, пусть снова хамера раздобудут. Скажешь - мой приказ.
На невысказанный вопрос бойца опять снисходительно ухмыльнулся:
–
Да, Ирек не упустил шанс, перед уходом по задворкам, пырнул ножом бесчувственное, но тогда еще очень даже живое тело Заки-танцора. Раз все так удачно получилось - наивный конвоир пошел высматривать выдуманного экспромтом полковника, глупо было бы этим не воспользоваться.
О мертвых или хорошо, или ничего. Про Заки, собственно говоря, и без этой аскезы ничего особо и не сказать. Не был юноша порочным от рождения созданием, как его двоюродный дядя Хабибьян. Но не был и человеком в полном смысле, ибо это звание подразумевает внутреннее разграничение добра и зла. Нет, не чистой была его душа, она была просто пустой. Кто сильнее, тот и прав, вот и вся жизненная философия. Да и мудрено было бы проникнуться другим видением, если вырос сиротой. Отца убили еще в 18-ом году, а мать - мать забитая и покорная деревенская женщина, никому слова поперек не скажет. Когда дядя три дня назад поведал о своих грандиозных планах, юноша тупо прикинул - «белоленточников» в родной деревне набирается больше, нежели коммунистов и комсомольцев, значит за ними сила. Примкнул, совсем не терзаясь раздумьями. Кто сильнее, тот и прав. И все же ради справедливости отметим, защемило в сердце, когда при налете на табун ширката один из курсантов стал слезно умолять оставить его в живых. Парнишка чуть младше самого Заки. Но дядя приказал рубануть шашкой, он не посмел ослушаться. Зажмурился и полоснул со всей дури. Зато Хабибьян потом при всех похвалил, мол, настоящий джигит. А когда дядя продал несколько коней перекупщику и разделил деньги между всеми налетчиками, совсем хорошо стало на душе. Деньги ему очень даже были нужны. С прошлого года лелеял мечту - поехать в Уфу, поступить в училище народного танца, отрытого при обкоме ВЛКСМ. Как можно совместить вооруженную борьбу против новой власти и учебу в заведение, учрежденным этой же самой властью, по простоте душевной, которая хуже воровства, и не задумался. «Кто сильнее, тот и прав» - страшное это кредо, не человеческое.
Глава 12.
Глава 12.Гайса Махмутов - полковник Освободительной армии. С таким же успехом мог именоваться фельдфебелем или генерал-адмиралом. Все равно военный из него - как из овечьих катышков пуля. Всю Большую смуту интендантствовал у белогвардейцев, с чем, надо отдать ему должное, справлялся хорошо. А ныне оказался в нужное время около нужных людей, вот и назначили заочно командиром 4-го сводного Учалинского отряда. Бывший управляющий золотыми приисками скрывался под Бухарой, где и был завербован агентом английской разведки. Всего неделю назад тайно прибыл в Оренбург. Там получил инструкции, документы, удостоверяющие полномочия и фальшивый мандат, якобы, он командирован для набора талантливой молодежи в Оренбургское музыкальное училище. Это на случай проверок по дороге. «Липа» не понадобилась, Советская социалистическая республика Башкортостан кипела как муравейник, везде разворачивались стройки, командированных и без Махмутова было пруд пруди. Без особых затруднений доехал на свою родину, ныне именуемую Учалинским районом. Но не заладилась его полководческая стезя с самого начала. Сотники Худайбердин и Силантьев (из русской деревни Кирябинка), формально являясь его подчиненными, почти открыто игнорировали приказы. У них был свой резон - всю подпольную работу по набору бойцов в свои сотни провели самостоятельно, жизнью рисковали, а тут изволь, выслушивай указания невесть откуда явившегося «штафирки». Из-за трений в руководстве 17 июля так и не смогли выступить в село Учалы в назначенное время. Но не только разногласия в штабе тому причиной: так и не удалось перебить коммунистов и активистов на местах одним внезапным ударом, многие звериным чутьем учуяли опасность, оказывали жесточайшее сопротивление. «Десятки» из закрепленных деревень прибывали значительно позже обговоренного времени. И уже изрядно поредевшими. Вот даже в самом Кунакбае уполномоченный НКВД Хамитов успел забаррикадироваться в своем доме. Целых пять бойцов положил метким огнем, пока сотник Худайбердин грязно и прилюдно выругав полковника Махмутова, не приказал своим джигитам подпалить избу. Оттуда вскоре послышался истошный детский плач. Милиционер попытался вывести из огненного капкана семью, обозленные потерями «белоленточники» всех перестреляли у дома...