Я, подельник Сталина
Шрифт:
– А ну, старый дурак, беги к свату! Есть у него самогонка, точно есть. Скажи, я велела принести, надо же дорогих гостей попотчевать. Закуски хорошей у свахи попроси!
– с этими словами быстренько вытолкала благоверного за порог. Сват жил недалече, уже минут через десять мужичок вернулся, бережно прижимая к груди бутыль с мутной жидкостью. Так же осторожно поставил на стол. Из-за пазухи суетливо вытащил влажный сверток.
– Вот, господин десятник, еще и курут сваха дала. Угощайтесь.
Хабибьян развернув тряпку, всей пятерней заграбастал белую рассыпчатую массу и размазал ее по лицу Сабита.
– Пошли вон отсюда!
Хозяева не дали себя долго уговаривать, быстренько ретировались
– Ну, пусть сгинут коммунисты, да здравствует Учредительное собрание!
– провозгласил Хабибьян, самолично разлив всем первую порцию. Про Учредительное собрание имел понятие весьма смутное. Это что-то такое, способное прижать к ногтю всех врагов и устроить жизнь правильным образом. Правильным, по представлениям Хабибьяна. Как именно - про это господин десятник не задумывался, пусть у грамотеев голова болит. Должно ему нравиться, и все тут!
От выпитого в голове приятно зашумело. Хабибьян поначалу держал пьяное веселье под контролем: себе не жалел, а вот бойцам наливал меньше, соразмеряя с собственным благорасположением к каждому. Они и пить-то не умели, темнота деревенская! Шарифьян поначалу чуть не задохнулся, кашлял и сипел на радость остальным собутыльникам. После четвертого тоста, за здравие господ сотников, язык совсем стал заплетаться - еще бы, с устатку и толком не евши. Зато бесследно исчезли все тревоги и обиды. Пронюхав про пьянку пришли и взашей были прогнаны кудашевские парни, так подло бросившие десяток. Хабибьян хотел было сам дать пинка негодяям, да размяк, не удержался на ногах, обратно брякнулся на лавку. Совсем весело стало. Рашит приятным голосом затянул протяжную песню, только никто его не слушал, да и не расслышать было за гвалтом. Кто-то, кажется худосочный племянник Заки, пустился в пляс. За столом появлялись и исчезали малознакомые лица. «Пусть пьют, я угощаю, однова живем!» - впал в пьяное ухарство десятник. Совсем не удивился, когда рядышком расселся молодой мужчина в замызганной зеленой тюбетейке и, приникнув к уху, стал что-то нашептывать. Хотел было оттолкнуть, но тот, обняв за плечо, держал железной хваткой. Как ни пьян был Хабибьян, поневоле глянул в глаза соседа и содрогнулся от страшного предчувствия. А когда с трудом разобрал слова, совсем худо стало. «Гореть тебе в аду. Ты сегодня сгубил моих безвинных братишек, пришло время расплаты» - вот что он расслышал. И незамедлительно ощутил под столом толчок, что-то теплое заструилось по животу и ногам. Потом пришел ужас, сковавший душу и тело... А еще через миг оцепенения, мучительно тянувшийся целую вечность, нестерпимая боль полыхнула огнем по всему брюху. Но ему было отказано даже в праве на предсмертную вопль - неизвестный мститель окунул голову десятника в тазик с огуречным рассолом. Так и держал, пока Хабибьян не перестал сучить ногами.
Ирек так же под столом краешком скатерти тщательно вытер нож. Рука почти не запачкалась. Кончиком языка попробовал на вкус каплю крови и сплюнул на пол. Хищно оглядел комнату. Окружающие ничего не заметили. Хмельная пирушка уже была на той стадии, когда ни для веселья, ни для задушевных разговоров никто никому уже не требовался. Все четыре приспешника здесь, Сафин успел запомнить каждого и в лицо, и по именам. Никто не уйдет. Лишь бы не подняли тревогу. Сами лыка не вяжут, ребенок с ними справится, однако в соседних домах располагаются очень даже боеспособные мятежники.
– Айда, земляк, выйдем во двор, поговорим по душам!
– Ирек приобнял за талию длинного смуглого мужчину, пытавшегося непослушными ногами вывести какое-то замысловатое танцевальное движение. Частые падения приводили его в неописуемый и совершенно непонятный для трезвого человека восторг.
– Давай, дядя, ты тоже пляши! Я тебя научу!- он дохнул на Сафина густой сивушной вонью.
– Спляшем, Заки-кусты, еще как спляшем, - Ирек мягко и неуклонно повлек его к выходу. Но выйти на улицу не получилось. От мощного удара ногой настежь распахнулась дверь. Один за другим внутрь залетели три рослых бойца, один с маузером наизготовку. Сафин успел плавно переместиться в сторону, а вот его спутника сбило с ног.
– Всем выходить и строиться во дворе, приказ господина полковника!
– зычно прокричал один из визитеров. Некоторые из пирующих уже спали тяжелым беспробудным сном, кто-то никак не мог уловить смысл
– Убью!- только и смог прохрипеть Рашит, буквально раздавленный неслыханным святотатством.
В отличие от большинства своих соплеменников, он знал и по достоинству ценил жидкое счастье на спиртовой основе. Пристрастился, пока зимагорил по необъятной матушке-России. Это у Даля нашего, Владимира Ивановича, «зимагор» - петербуржец, зимующий в загородной даче. Где Петроград, где дачи и где башкирский горемыка? Рашит зимагорил по Уральским понятиям - скитался, где придется, ел, что найдется, мерз зимой и упревал потом в летнюю жару. И пил все, что горит, ибо уверовал окончательно и бесповоротно - только водка способна одарить человека подлинным, пусть и краткосрочным счастьем. И вот эту благодать какой-то невежа выплеснул на грязный пол! Завидев сверкнувшие сатанинской ненавистью глаза, старший из визитеров заметно стушевался. Попробовал отгородиться от оскорбленного в светлых чувствах соратника наставленным на него пистолетом. А тот даже не обратил внимания на упершееся в живот дуло. Заскорузлыми пальцами потянулся к горлу, будто коршун страшными когтями выцеливает цыпленка.
– Убью!
– Всем выходить строиться!
– в последний раз попробовал урезонить буянов представитель сил правопорядка и с размаха опустил рукоятку маузера чуть повыше переносицы зимагора. Ведь к нему на помощь стали подтягиваться собутыльники, промедлишь - самому бока намнут. Ведь пьяному не только море по колено, но и только сегодня сформированный комендантский взвод совсем не указ.
Ирек моментально оценил обстановку. Не стал дожидаться, чем закончится разгорающаяся в доме потасовка. Рывком поднял на ноги Заки-танцора и поволок его к выходу. Тот сначала пытался упираться, но был приведен в полное повиновение болезненным тычком по ребрам. Когда нечем дышать, недосуг задумываться, кто и по какому-такому праву тебя куда-то тащит. Еще в сенях Ирек нахлобучил на незадачливого плясуна тюбетейку со своей головы. Как-никак - особая примета, а он в ней здесь уже примелькался. Как и следовало ожидать, около крыльца стояло трое бойцов. Все настороже. А как же, из раскрытых дверей раздавался звон битой посуды, глухие шлепки и стоны с проклятиями. И хочется туда, и колется: как быть с распоряжением старшего перекрыть выход и никого не выпускать за ворота? Ирек не дал им времени что-то сообразить, с ходу разрубил дилемму.
– Стоите тут, рты раззявили, а там наших бьют! Ты и ты, - ткнул он пальцем в ближних мужчин, - На помощь старшему, бегом марш!
Сакральная фраза «Наших бьют!» действует на истинных представителей мужского пола воистину магически, на уровне врожденного рефлекса. Кто это «наши», кто и по какой причине их обижает и, собственно говоря, стоило ли вмешиваться - все это вторично. Про это можно задуматься позже, любовно и горделиво ощупывая боевые ссадины поверх гематом в пол-лица. Бойцы рванули вперед. Ирек встряхнул Заки, подтолкнул в сторону третьего конвоира:
– А ты с этого глаз не спускай! Будет пытаться бежать, стреляй по ногам. Засланный это казачок, сотрудник НКВД.
«Сотрудник НКВД» по какому-то внезапному наитию пьяной души попытался пуститься в пляс, под аккомпанемент самолично исполняемой частушки. От неожиданности напуганный конвоир резко ударил его прикладом в живот, пополам переломил задержанного.
– Молодец!
– одобрил Сафин, - Хорошо службу несешь, сам доложу про то господину полковнику. Он сам сейчас здесь будет. Глянь на улицу, может уже подъезжает? Надо встретить.