Я, подельник Сталина
Шрифт:
...Сафин действовал наобум. Справедливо рассудил, раз мужик так подобострастно отзывается о некоем десятнике, сотников всяко должен бояться больше. И еще, только раз глянув, сразу понял - человек с такими гнилыми глазами не может не быть предателем. Без разницы, кому прислуживает. И ведь угадал! Совсем сдулся старик.
– Значит прознали, как я потерял тот проклятый левольвер...- сокрушенно пробормотал вполголоса.
– И не только!
– плеснул масла в костер Ирек, -Револьвер это еще не так страшно, а вот якшаться с врагами - за это сразу к стенке.
– Я же все рассказывал десятнику! Ничего не утаил. С Кашириными, чтобы им пусто было, всего месяц ходил. Как понял, что они супротив народа - сразу ушел от них!
– взвился с места
– Давай, дядя, поведай, какими делишками сегодня был занят? С самого начала.
Товарищ Сафин, якобы представитель неведомого и ему самому сотника, не мог, конечно, спросить напрямую - кто с кем воюет? Назар (так звали хозяина) сразу бы смекнул, что перед ним чужой. Пришлось идти окольным путем. Из сумбурного рассказа, бестолково перемежаемого междометиями и уверениями в преданности общему делу, вырисовалась совсем уж неожиданная картина.
...за последние полтора-два года почти во всех деревнях района были организованы группы из лиц, обиженных на Советскую власть. Насколько широко разветвилось подполье, Назар ничего не знал. Про политическую основу сопротивления - то же самое. Единственно, что смог воспроизвести из всего слышанного у более грамотных подельников - «....перевешаем большевиков, вся власть - Учредительному собранию!» Им категорически запрещалось до поры проявлять недовольство. Наоборот, «учредильщикам» было велено демонстрировать лояльность новым хозяевам, по возможности устраиваться в советские и партийные органы власти. «Сами знаете, наши есть даже в райкоме КПСС» - мимоходом обронил старик. Ирек утвердительно кивнул головой, да, мол, знаем. Немало ему напряжения потребовалось, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица. Думал, война далеко позади, а вона как получилось! Дальше - еще страшнее. Вчера прискакал связной из деревни Кунакбай, передал приказ Худайбердина: на заре перебить большевиков и активистов в своей деревне, потом идти на соединение к сотнику. Только с самого начала не заладилось в Кудаше у мятежников. Только председателя колхоза с счетоводом удалось застать в правление хозяйства. Агронома долго гоняли по полям, куда он выехал спозаранку, так и не поймали. А председатель сельсовета и еще несколько специалистов колхоза почуяв неладное, закрылись в своих домах и отстреливались. Потеряв несколько соратников, мятежники подожгли укрытия врагов. Выехать в Кунакбай, далее - в Учалы в оговоренное время не получилось. Механизатора Фазуллу до сих пор не могут выкурить из гаража, и не поджечь - все подходы, гад, простреливает. Не один он там, со сторожем, а может еще кто прибился. И вообще, много еще в деревне врагов!
– Слышите, как собака воет? Это Махмуда. Его забыли записать в список. Ладно, я напомнил господину десятнику, что он депутат!
– не без гордости продолжал вещать Назар, - первый враг Махмуд нашему святому делу. У него два сына в Красной армии!
Как бы ни был ошарашен Ирек всем услышанным, все это его интересовало несравненно меньше, чем ответ на вопрос, ставший ныне смыслом самого существования. Немыслимым усилием сдерживая клокочущую внутри ярость, изобразил подобие улыбки:
– Понял, Назар-абый, тебя попытались оклеветать. Я с ними разберусь. Ты мне вот что скажи - кто сегодня угнал лошадок с ширката «Урал»? Знаешь?
Назар заметно приободрился. Понял, невесть откуда свалившийся на голову начальник со страшными ледяными глазами поверил в его безвинность. И про револьвер, врученный господином десятником и проигранный в карты, когда ездил на Белорецкий базар, больше не допытывался. Поверил, стало быть. Радуясь возможности услужить гостю, затараторил.
– Как ни знать, конечно, знаю! Хабибьян со своим десятком 16 скакунов пригнал. Бестолковый он, Хабибьян, с мальчишками-подпасками не смог управиться, двоих воинов потерял. И без того неполный десяток был, сейчас, курам на смех, всего с пяток остались
– Ваш он, Кудашевский?- Сафин впервые за встречу потупил взор. Как бы этот старый прощелыга не заметил в его глазах чрезмерный интерес. Хозяин дома не так прост, каким хочет казаться. Но Назар и не думал ничего таить. Своим звериным чутьем
– Да ни, не наши они!
Как выяснилось, весной некий Хабибьян Юмашев из соседней деревни по каким-то хозяйственным делам наведывался на дальний выгон ширката. Как увидел породистых рысаков, потерял сон и покой, до того приглянулись. Сейчас же, как получили приказ выступать в поход, решил - только на таких скакунах и пристало идти в священный бой. Нарушив приказ сотника, на заре двинул свой неполный десяток в «барымта» (набег за скотом).
– А что он потом в Кудаш заехал? Напрямую в Кунакбай быстрее бы доехал.
Назар задребезжал сиплым смехом.
– Боится господина сотника, он же, куриная голова, еще до боя, из-за своей бестолковости двоих потерял. А один ранен. Господин сотник за такое по головке не погладит. Вот и предложил нашему господину десятнику, он ему - трех коней, а наш господин десятник направляет под начало Хабибьяна трех бойцов. Долго спорили, сошлись на десяти рысаках. Наш господин десятник своего не упустит, голова!
Заметив, что Ирек совсем не разделяет его восторга, старик быстро посуровел.
– Как увидите господина сотника, скажите, что это я, Назар Кургашев раскрыл вам глаза на подлый заговор. Пусть изменщик понесет заслуженную кару. А с его десятком и я могу управиться, вернее человека не сыщите!
– Ты даже не представляешь, какая будет кара - проклянут родную мать, что родила на белый свет...Они еще здесь?
– Черт бы их задрал, давно уже выехали. Только в Кунакбае сможете застать, - с явным сожалением ответил Назар.
Все что ему требовалось, Ирек узнал. Только собрался выйти вон, в окошко заметил - к дому напротив подъехали два всадника. Один из них, спешившись, зашел в подворье. Второй, в изодранном бешмете, но в начищенных до блеска хромовых сапогах, стал дожидаться подельника в седле, винтовку держал наизготовку. « Повоевал в свое время, ишь, как глазами рыскает по сторонам, и оружие держит правильно», - с ходу определил степень возможной опасности товарищ Сафин. Решил, пока лучше не выходить из дома, не поднимать зря стрельбу. Проще дождаться, пока сами уберутся восвояси.
Расселся на лавке рядом с хозяином.
– Десятником хочешь? Тогда давай, рассказывай, что ты делал в отряде Кашириных?
Как оказалось, к красным прибился, так сказать, по факту рождения. Не баловала судьба Назара Кургашева с самого младенчества: отца не знал, мать умерла от непосильных трудов и нищеты, когда ему едва девять лет исполнилось. Троюродный дядя не дал пропасть, взял сироту к себе. Тяжело жили, голодно, да еще жена дяди попрекала сиротинушку каждым куском. Едва минуло четырнадцать лет, сбежал Назар от них. «Дядя на вторую корову копил, я, не будь дураком, прихватил денежки с собой. И тете припомнил все обидные слова - перед уходом в клочья изорвал оба ее платья и в крынку с молоком нагадил!» - с малопонятной для Ирека гордостью поведал хозяин дома. Где только не мыкался, кем только не подрабатывал горемычный юноша - пастухом, сплавщиком леса, пасечником и печником, как можно было понять по недосказанности, не гнушался конокрадством и просто воровством. Но так и не добился ни достатка, ни уважения. Женился на такой же нищенке, Бог не дал детей, овдовел. Революцию встретил разнорабочим железоделательного завода в Белоречье. Возликовала тогда сумрачная душа Назира. Вот оно, свершилось! Можно, и даже похвально стало резать всех богатых, чистеньких и сытых. Таких он ненавидел сызмальства. Плевать было Назару, что там хотят построить большевики, что понаписали Маркс с Лениным, животный страх в глазах буржуев сладострастно щекотал нервы, запах крови кружил голову. Так хорошо ему еще никогда не было. Тем не менее, при рассказе предпочел от большевиков отмежеваться, он же сейчас «белоленточник». «Я красных с самого начала невзлюбил, несознательный еще был, но чувствовал их гнилое нутро. Поэтому, с беляками никогда не воевал. Как отряды схлестнутся меж собой, я тихо-тихо отойду в лесочек и поминай, как звали!» - каркал вороном рассказчик. Ирек понимающе ухмыльнулся. Как же, как же, и у красных, и у белых навидался этой публики: против безоружных и мирных - лютые вояки, если же завидят солдат - сразу улепетывали в кусты.