Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Какой смысл в выражении: «отменить расстрельный приговор»? Труп, что ли, надо отыскать в безымянной могиле и пульку из затылка выковырять? А еще глупей звучит замена уже случившегося расстрела сколькими-то годами тюремного заключения. Это, что ли, значит выкопать и опять на нары? Чушь безмозглая. «Приговорить к восьми годам тюремного заключения посмертно». И эти люди судьбами людскими ведают? Суп варить, больше бы я им не доверил).
Но на самом деле пост, который папа занимал, — о-го-го. Ему было поручено и доверено кромсать людей из первой сотни, а то и из первой десятки. Есть чем гордиться: от генерал-полковников до маршалов. Топтать, ребра ломать, мочиться в лицо. Министрам и Героям. Работа такая.
Место, говорят, человека красит. Вот оно и красило.
По материалам множества статей (некоторые из них — с ужасом подозреваю, что далеко не все, — у меня в папочках собраны, рассортированы, в руки взять — легче сразу повеситься), где об отце — самыми гнусными, оскорбительными словами, я знаю, что он был прирожденным садистом, мастером лживых обвинений, его протоколы Берия в пример ставил, называл художественной литературой. Ну да! Отец несколько раз докладывал результаты своих кровавых исследований лично самому товарищу Сталину, там же о его боевых друзьях было.
И Сталину нравилось!
И то подумать: такой доклад, лично товарищу богу, мог организовать только Лаврентий Павлович Берия, человек многоумный и предусмотрительный, он знал литературный вкус Хозяина, был уверен, что тому понравится, и не ошибался.
Но что-то надломилось. В чем-то отец был уличен. На дом работу брал? Кого-то пожалел, отпустил? Да никогда. Не верю. Мой отец — человек законопослушный, исполнительный, полковник, еврей. А что на деле значит исполнительный палач? Палач-изувер!
Может, в опалу его послали именно потому, что еврей?
Да нет, не пора еще. Это позже началось.
Вот и его соратник по кнуту, Лев Шварцман, только вверх пошел.
Кому-то глаза намозолил?
Кто-то из его подопечных выжил и пожаловался?
Рука бойца колоть устала?
Я остановился на подозрении, что в это время разгоралась внутренняя борьба между Берией и Абакумовым (в которой оба проиграли жизнь), и мой не на того поставил. На кого? На кого?
Отправили моего отца в ссылку. Не в Сибирь, в Крым. В Крым! В рай земной. Начальником следственного отдела УКГБ Крымской области. Для Крыма он все еще был большая московская штучка, из бывших фаворитов. Поэтому его сделали или избрали членом бюро, или кем там вроде того, областного комитета партии. На областных трибунах во время демонстраций стоял. А у Мавзолея всего пару раз удостоился. И то внизу, под.
Работа куда как менее напряженная и нервная. Мелкота. Если бы кто крупный и попался, то его бы опять же в Москву переправили, к тому, кто на месте отца остался. Тишь да гладь. Никаких ночных вызовов. Можно сказать синекура. Опыт передавать, молодых палачей ремеслу учить. По вечерам с сотрудниками во дворе в домино гонять.
Отец-то переехал, а семья пока оставалась в Москве. Он писал много писем. Почти каждый день. Почерк у него был каллиграфический. Потом, когда на собственном следствии я каждый день подписывал протоколы, писанные следователями от руки, изумлялся. Следователи менялись, но у всех были не просто разборчивые почерки, не то что у врачей — функции противоположные, а хоть отправляй на выставку по чистописанию.
Учат их, что ли, каллиграфии?
Мама отвечала ему уж точно каждый день, отчитывалась. Причем сперва писала черновики. Но и в чистовиках у нее было много ошибок. Я, видимо, в нее.
Писал отец и мне. Письма писал и отдельные открытки: грязновато-розового цвета с промышленными пейзажами и портретами
Мы пытались московскую квартиру, да и прописку за собой оставить и два еще года там жили без отца, а он в Симферополе без нас. Мама по инстанциям ходила, писала, звонила, но каждый раз сетовала, что безнадежно.
Кому-то эта барская квартира была нужна — и он ее добивался, силы были не равны. Мы вынуждены были всей семьей переехать к отцу в Крым.
Квартира эта досталась Рюмину — палачу еще более знаменитому, чем мой отец. Это именно он дошел до звания генерала и поста заместителя министра ГБ едва ли не за несколько минут своего приватного разговора с вождем, после которого посадили, а позже расстреляли бывшего министра ГБ Абакумова.
К Рюмину мы еще вернемся, но тут необходимо сделать отступление. Два, даже три отступления. Во-первых, не горжусь, но для правды рассказа: Абакумова я тоже видел, сидел с ним рядом. Нет, не в тюрьме сидел, категории разные, — на стадионе. И я его не помню. То есть я помню, что на стадионе «Динамо» вместе с отцом и дядей моим Иосифом был некий еще громоздкий мужчина, но кто? А дядя Иосиф, потом очень большой начальник, а тогда еще молодой, меньше тридцати лет, с укоризной говорил мне:
— Как же ты не помнишь, это ведь был сам Абакумов.
Отец меня на футбол, именно на игры «Динамо», команды своего ведомства, водил и там… Помню полный стадион народа, отец все время разговаривает и шутит со здоровенным дядькой, потом мы проходим сквозь жуткую, страшную, давящую, раздавливающую толпу народа, я у Иоськи на руках, и прямо у меня над головой — морды лошадей, конная милиция коридором по обе стороны. Садимся в машины и — по Горького, по Тверской под зеленый свет. Иосифа Вениаминовича эта зеленая улица на Горького прямо завораживала. Он потом стал начальником, иностранные заказчики называли его министром строительства Москвы, но зеленая улица на Горького в машине с самим Абакумовым… О-о-о-о!
Второе отступление о футболе. Отец мой очень футбол любил, и если мне верить, то и знал хорошо. Всех игроков высшей лиги наперечет. А динамовцев, мне кажется, лично, за руку. Он иной раз свои комментарии приправлял словами:
— У него бабка умерла неделю назад, ездил хоронить. Не тренировался, вот и мажет.
Третье. Стал вспоминать: а есть ли, живы ли еще хоть кто-нибудь, чьи имена я знал в глубоком детстве, когда жил в Москве. Еще жив равный Кукрыниксам враг капитализма карикатурист Борис Ефимов, родной брат расстрелянного Кольцова, прости меня Господи, непростого, если не сказать говенного, человека. Сергей Михалков, главный гимнист страны, — жив. Майя Плисецкая — жива. Вроде, она позже начала. Но мои родители очень любили балет, часто говорили о нем, и я отчетливо помню, упоминали новую звезду, звездочку, пока — Майю Плисецкую. Почему эти отступления подряд? Какая связь? Два месяца назад умер Бесков. Константин Бесков, тогда центральный нападающий московского «Динамо», позже тренер сборной страны. Я его на поле видел как минимум три раза, а если как люди говорят, то не меньше пяти. Отец очень ценил его. Считал, что центры лучше только в ЦДКА: Григорий Федотов и Сева Бобров, именно в таком порядке. А в «Динамо» выше, чем Бескова, отец ставил только вратаря — Алексея Хомича и левого края — Сергея Соловьева. Кого еще? Семичастного? Старый уже. Радикорский? Леонид Соловьев, Блинков, Станкевич, Савдунин? Трофимов? Нет, едва ли. Может, только Василия Карцева. Все они давно уже умерли.