Я. Философия и психология свободы

Юрченко Сергей Борисович

Вероятно, сама наша способность стать безумными заключается в том, что естественное, здоровое состояние нашей психики уже есть раздвоение личности на того, кто мыслит, и того, кто это мышление воспринимает, на говорящего и слушающего, на действующего и наблюдающего, словом, на «пациента» и «врача». Потрясающим следствием такого раздвоения является способность человека лгать, т.е. не просто заблуждаться, а именно говорить ложь, зная, что это ложь. До безумия тут один шаг, ибо бред отличается от лжи только тем, что эта ложь «пациента» уже не контролируется «врачом».

Одно дело, когда человек выдает черное за белое, чтобы обмануть другого человека, и таким образом пытается, можно сказать, свести своего оппонента с ума. И совсем другое дело, когда он сводит с ума самого себя, принимая черное за белое. В некотором смысле душевнобольной – это тот, кто совершенно заврался перед самим собою. Но это было бы невозможно,

если бы в нем изначально не присутствовали двое. Животные не страдают психозами просто потому, что им некому лгать в себе самих.

Но и здесь можно обнаружить зачатки притворства: когда одно животное пытается внушить другому животному обманчивое представление о своих истинных целях. Например, когда оно затаивается перед нападением, в нем уже закладывается некое «раздвоение личности». «Честное» животное должно быть автоматом и просто бросаться напролом к поставленной алгоритмической цели, не скрывая своих намерений. Никакому суперкомпьютеру не придет «на ум» вводить кого-то в заблуждение. Честность компьютера заключается в том, что, получив какой-нибудь «вирус», он начинает сводить с ума себя, но не других, и лишь поэтому лжет нам.

Откуда же это животное знает, что другое животное обладает сознанием и понимает его желания? Чтобы постичь существование в мире чужого сознания, необходимо прежде постичь свое сознание как чужое. Чтобы постичь природу лжи постороннему, нужно сначала постичь природу лжи самому себе. Для притворства животному необходимо наличие, как минимум, четырех вещей: иметь сознание, знать свое сознание, понимать, что у другого существа есть такое же сознание, и догадываться, что это сознание можно ввести в заблуждение. Только после этого можно вступить с ним в «лингвистический» диалог, внушая ему то, чего нет. Затаившаяся кошка как бы говорит мыши, что ее здесь нет и мыши не о чем беспокоиться. Конечно, мы этого не знаем, но вполне возможно, что кошка при этом прячет и свой взгляд от потенциальной жертвы. Более того, возможно, что и мышь с перепугу тоже отворачивается, пытаясь со своей стороны также обмануть хищника. Тогда можно сказать, что оба эти существа пытаются свести друг друга с ума.

Из справочников: «Синдром Кандинского-Клерамбо (синдром психического автоматизма, синдром внешнего воздействия, синдром отчуждения, синдром овладения) – психопатологический комплекс, проявляющийся отчуждением или утратой принадлежности своему «я» (т.е. самосознанию) собственных психических процессов (мыслительных, сенсорных, двигательных) в сочетании с ощущением влияния какой-то посторонней силы; сопровождается бредом психического и физического воздействия и (или) бредом преследования». Впервые шизофрению как «нарушение единства» описал Э. Блейлер. Он выделял четыре диагностических критерия: снижение аффекта, аутизм, нарушение ассоциаций и амбивалентность. Психиатр К. Шнайдер ввел свои «симптомы первого ранга»: (i) бред воздействия со стороны внешних сил; (ii) вера в то, что мысли воруются кем-то из головы либо вкладываются в неё; (iii) ощущение того, что содержание мыслей становится доступно другим людям; (iv) наличие голосов, комментирующих мысли и поступки человека, либо разговаривающих между собой. Антрополог Г. Бейтсон связывал шизофрению с ситуацией «двойного послания», как если бы подчиненный получал от начальника противоречивые приказы, вроде «иди вперед, но не смей двигаться», которые «разрывают» его сущность (внушаемую личность) на части.

Психиатрический факт заключается в том, что на «парадоксе лжеца» Эпименида, который не решается в двузначной логике, вполне можно свети себя с ума при большом усердии. Логически противоестественным является и то, что можно видеть себя в зеркале. Просто никто не считает это принципиальным. Ж. Лакан замечает по этому поводу: «Обратите внимание, сколько в нормальных субъектах, а следовательно и в нас самих, происходит вещей, которые мы постоянно стараемся не принимать всерьез. Именно поэтому в глазах очень многих, даже если они не отдают себе в этом отчет, психически больной - это воплощение того, к чему может привести привычка принимать вещи всерьез».

Шизофрению некоторые психиатры относят к нетипичным, нежелательным формам мышления и отказываются вообще диагностировать ее как болезнь. Сам термин «шизофрения» они считают неоправданным клеймом, поскольку нет однозначного симптома, по которому можно ставить диагноз, и предпочитают называть такое состояние «расстройством интеграции». Официальное определение шизофрении, опубликованное в "Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам" АПА, специально исключает органические причины из определения шизофрении. Иначе говоря, шизофрения – это функциональное отклонение от желательной

нейролингвистической адекватности между мозгом и реальностью. Но если мы установили, что раздвоение личности есть естественное состояние самосознания, то и состояние, которое квалифицируют как расстройство интеграции или еще как-то, есть лишь те или иные вариации нормы. Такой человек выполняет какое-то действие, а затем заявляет, что это сделал не он, но кто-то другой, а он лишь был свидетелем. Или что этот другой заставил его сделать то, что он сделал. Когда здоровый человек говорит такое, это – откровенная ложь, которой он хочет свести с ума другого и снять с себя ответственность за содеянное. Но шизофреник, очевидно, действительно сам уже не знает, где кончается ложь и начинается правда. Книгу мира для него пишет кто-то другой, создавший себя из странных ассоциативных связей внутри его раздвоенного мозга. И эта книга становится сборником фантастических историй, гротесков, бурлесков, готических рассказов и мифологических сцен, от которых самосознание не может избавиться.

Почему же это происходит? Ныне принято сравнивать мозг с компьютером. Так вот, если мы уподобим процессы, происходящие в компьютере, потоку самосознания, то соответственно Сознание, как генератор самосознания, следует уподобить внешнему для компьютера источнику питания, которым, в конце концов, оказывается удаленная ГЭС или АЭС, а еще точнее то, что называют э.д.с. индукции электромагнитных волн. Эта аналогия не претендует на буквальность, но возвращает нас к психофизической проблеме в ее анимистическом или даже панпсихическом аспекте. Уподобляя чистое Сознание физической энергии, мы тем самым отказываемся от противопоставления материи и духа. Сознание может не участвовать в этом дуализме наших субъективных оценок. Сознание может быть тем, что мы называем «Время». Иначе говоря, Дух может быть тем самым временем, которое движет все – и наше психическое бытие, и физическое бытие мира вокруг нас.

Если в компьютере возникает информационная катастрофа, он ломается, но ведь при этом он не отключается от сети, т.е. от потока физической энергии (и от времени). И уж совершенно точно то, что его поломка никак не сказывается на деятельности той самой ГЭС или АЭС, которая его питает. Точно так же неправильная работа самосознания не отключает его от Сознания (а если бы отключала, что это было бы попросту смертью). И это никак не сказывается на деятельности Сознания. Если бы самосознание отключало себя «от сети» при информационной катастрофе, безумия просто не было бы в нашем мире, а психоз ничем не отличался бы от инсульта. Но «испорченное» самосознание не отключается, продолжая работать в аварийном состоянии. И тогда разногласия личности между ее активным субъектом (пациентом) и реактивным (врачом) становятся бесконтрольными, случайными. И все эти капризы выкидывает «пациент».

Очевидно, к этому же естественному раздвоению личности на «пациента» и «врача» следует относить все эффекты гипнотического внушения. Каким образом можно внушить самосознанию то, что оно не думает и не чувствует? Нужно подменить одну из дуалистических частей его самосознания. В нашей терминологии – того первого, кто мыслил, воспринимал и говорил, т.е. именно «пациента», а не «врача», как хочется автоматически это предположить. В гипнотическом состоянии отключается активный участник бытия –«пациент». Его место занимает голос гипнотизера, который и рассказывает «врачу», что он должен слышать, видеть и чувствовать. И доверчивый «врач» принимает все за чистую монету, ибо он привык делать это изо дня в день, в каждом акте самосознания: слышать свои мысли и верить «пациенту». Именно поэтому «врач» отдергивает руку, когда «пациент» говорит ему: «Это – горячее».

В беседе с шизофреником действительный врач тоже может стать на короткое время «пациентом» души своего пациента, внушая в гипнотическом сеансе его внутреннему «врачу» лингвистические приказы, которые тот покорно станет выполнять. А потом, после возвращения к жизни «пациента», дуалистическая личность больного могла бы совершенно искренне заявить, что это делала не она, а голос в ней. И разве эта личность солгала бы? Спутанность такого самосознания происходит от того, что оно видит сны наяву. Нам тоже снятся странные, абсурдные и дикие сны, но тот, кто их рассказывает нам по ночам, утром обычно замолкает. А если он почему-то не хочет молчать? Тогда в голове начинается какофония, и этот хор голосов делает шизофреника самым одиноким существом на свете. Ведь он, пока маразм не поглотил его разум, сохраняет фрагментарную рассудочность и даже проницательность. Интуитивно человек намного умнее, чем лингвистически, ведь даже кошка способна на макиавеллизм в своем поведении. Шизофреник понимает, что ему никто не верит, и еще глубже погружается в свой сон. Он сам уже не знает, чему верить. Раздвоился не он, раздвоилась лингвистическая реальность.