Ядвига Фрей

Северская Наталия Евгениевна

– Почему?
– я бы за голову взялась, да это порвет весь эффект и окончится для монаха психозом.

– Избил я мальчика. Совесть меня замучила. И молюсь я, по сей день, о прощении за этот грех.

– Почему ты избил мальчика?
– я присела на корточки, заглядывая, насколько получается, в глаза монаху, а он их сцепил плотно, закрываясь от моего сияния.

– Решил я проучить мальца. Он своровал у меня десяток рублей. Я его поймал и избил. Что, тот десяток рублей? Воровство - грех. Маленький, ведь, человек, а уже душу пятнает, - он боялся раскрыть глаза.
–

Я мальчика ударил один раз, подумал, что этого мало будет. Ударил еще, он заплакал. Тогда я решил, что третий раз закрепит в нем постыдность его действия. А как утром проснулся, не мог в зеркало смотреть. Отвращение испытал. И никуда от него не мог деться. Думал - пройдет. Как царь Соломон писал на кольце своем. Но не уходило и не забывалось содеянное. И тогда я отправился к батюшке. А он сказал, что не велик грех, если в назидание. И я успокоился. А неделя прошла, совесть вернулась, снова мучить меня стала.

Умолк монах.

– Почему же ты до сих молишь?

– Как почему? Боженька прощение только и может мне даровать.

– За что ты прощения просишь?

– За то, что в третий раз на маленького, еще глупого человечка, руку поднял.

Я спрятала эликсир в карман. Ничего больше не сказала. Меня передергивало уже. Сияние вокруг начало искры высекать, это гнев мой так проявлялся, и я растворилась в воздухе.

Вот и капитан, смотрел на меня и ждал ответа. А что я ему скажу?

– Зачем вы пришли?
– он присел, обратно, на стул.
– Вы убиваете и мы вам помешать не можем. Теперь, я об этом знаю. Что дальше?

– Ничего, - я встала из-за стола.
– Я сообщила вам информацию.

– Которую я не могу проверить. Зачем мне полагаться на ваше слово? Какой у вас мотив?

Он побледнел, словно был готов потерять сознание. Я приблизилась к нему, он не отшатнулся, поднял ко мне лицо и смотрел. Я наклонилась ближе. Здесь капитан отрезвел. Он стал думать ... разное. И по его глазам я читала эти мысли, и то, как они его самого напрягают. Я нагнулась еще ближе, но чуть в сторону, к его уху.

– Я покажу вам мотив, - и коснулась его плеча рукой.

Да, он потерял сознание. Но прежде, он увидел лицо каждого, кого утопили, сожгли, кому ломали кости и голодной смертью мучили, оставляя в камере. Каждого, кому заливали кипящее масло в глотку; кому вскрывали живот и зашивали туда дохлых крыс. Лицо каждого, кто не мог составить достаточную силу противодействия - жестокому насилию во времена инквизиции и раньше.

Да, он потерял сознание - но не умер.

И тот монах, еще долго и упорно молился в келье. И когда я, во второй раз, к нему пришла, не узнал и не вспомнил, и вновь назвал меня "о, святый ангел". Я задала ему те же вопросы, предлагая выпить эликсир, показывая ему зеркало. Но ответ был один и тот же: не достоин я благодати Божьей.

В той келье он и умер.

6.2

– Он вновь всё забудет?
– спросил Файет.

– Увидим, как придет в себя.

– А те, кто в отделе?

–

Они, да, забудут. Видеозапись я, ночью, подчищу.

– Зачем?

– Мы не оставляем следов, которые не будем задействовать в будущем.

– Мы...
– протянул парень.

– Ага, именно так, - кивнула я, сидя на диване.
– Мы.

Капитана отнесли в офис, вызвали врача, тот констатировал перенапряжение и влил ему дозу, каких-то лекарств, внутривенно. Мы ждали.

В смысле, я и Файет, а не всё волшебное воинство.

– Я тут подумал, а ведь и правда: как, обычные люди, живут с таким знанием?

– Перестают быть обычными.

– Или забывают.

Я пожала плечом, типа, каждый сам решает, какой дорогой идти. И мне было любопытно, что ни один из них, за двое суток, не спросил, как меня зовут. Словно, узнай они моё имя - умрут на месте.

... как в легендах пишут, если сердце твоё мутностью запачкано - не выдержишь ты знания истинного имени.

– А ты, - спросила я его, - как собираешься жить с этим знанием?

Файет приободрился, улыбнулся мне и произнес:

– Знать, что на людях мир не кончается, очень вдохновляет. Особенно, по ночам.

Я засмеялась, как тысячи колокольчиков, из света и кристаллов, одновременно зазвучали.

– А чем это ты по ночам занимаешься?

– На крыше сижу, книги читаю. Когда выходные дают или отпускные.

– Редко, значит?

– Чаще, чем обычные люди.

– А ты по ним себя равняешь?

– До вчера, по ним, да.

– А сегодня?

– А сегодня уже не равняю. Сегодня, я это я.

Капитан заворочался и мы направили к нему внимание.

– Скажите мне, что этот кошмар закончился, - прошептал он, не открывая глаз.

– Какой кошмар, капитан?
– спросил Файет, сдерживая смех.

– Про сумасшедшую, которая явилась, будто её из воздуха соткали, вынесла мне мозг, будто это она убивает священников, - он приоткрыл один глаз, увидел меня и застонал.
– Дерьмо! Я все еще сплю!

– Нет, капитан. Вы уже не спите, - ответил парнишка, помогая ему сесть.

7

– Как получается, что даже при том, что мне жутко неудобно помнить об этом всём - я помню? Вы же сказали, я забуду, если будет неудобно.

– Вы помните, что я показала вам?

– Лица, - он передернулся.
– Жуткие, искаженные болью лица. Попробуй их забыть.

– Это то, почему вы теперь, вряд ли, когда-нибудь, забудете то, что произошло сегодня.

– Почему? При чем тут эти лица?

– Я показала вам каждого, кого осудили и казнили.

– За то, что они не люди?

– За то, что, по каким-то меркам, они сильнее, умнее, мудрее или страннее, чем среднестатистический человек того времени.

– Очень у вас формулировка получается. А кстати, - он сел ровно на диване, - как вас зовут?

– Вы действительно хотите знать?

– Ну, я не верю, что если вы мне представитесь, то я умру на месте. Упал, как стоял - заржал он.
– А я сижу.

– Помрете, как сидите, - ответил без смеха Файет.