Ядвига Фрей

Северская Наталия Евгениевна

– Зачем вы явились? Если я не могу вас отдать под суд, зачем вы... пришли?

Он действовал в состоянии аффекта от моего прибытия. В первый раз, я уплотнилась на глазах членов команды, а ему лишь пересказали историю. А теперь, он увидел это своими глазами.

– Вы хотели узнать, кто совершает эти убийства, я пришла вам сообщить.

– Думаете, я буду спать спокойнее?

– Уверена, завтра утром, вы ничего не вспомните.

Он дернулся, как от пощечины. Замер. Мотнул головой и вернулся к своей тактике.

–

Вчера, у нас был более продуктивный диалог, - сказала я.

– Вчера?

– Да. Вчера.

– Я... вас...
– он четко расставил акценты, - впервые вижу.

– А вот, видеокамеры могут с вами, в этом, поспорить, - улыбнулась я.

Хорошая штука эти современные датчики слежения. Если бы пленка и могла засветиться, то цифровые данные более гибкие в этом смысле. Максимум, я буду там, как белое полуразмытое пятно. Но остальное, запишется на отлично. ... а через пару суток - испарится.

И вот, нам принесли ноутбук и отыскали, в базе данных, вчерашний день.

Более двух часов, капитан, я и молодой профайлер слушали и смотрели то, что происходило вчера. И лишь для капитана, данные на экране звучали впервые. Я и Файет, мы переглядывались, отмечая по времени, сколько еще сидеть.

– О чем я забыл?
– повернулся ко мне этот мужчина с темно-серыми глазами.

– Как я вам отвечу?

– Я там повторяю, что забыл. О чем я забыл?

Я рукой указала на монитор.

– Вы забыли об этом... сегодня. Также само, вы забыли о чем-то, уже давно.

– Я вспомнил вчера и снова забыл?
– ему не верилось, но современный человек мало `что может противопоставить, технически зафиксированным, данным; особенно, если сам он там, на видео, ходит и разговаривает.

Я молча смотрела на него.

– Так, для чего же вы вернулись?
– устало спросил капитан.

– Сказать вам, что убийца - я.

– И для чего вам убивать священников?
– он поднялся, выключил монитор.
– У каждого убийцы есть причина, мотив. Какой он у вас?

Он устало глядел на меня, будто на его плечи обрушились века и эпохи; но это не так. Он просто не мог уместить то, что увидел и не мог опровергнуть это. И не знал, что с этим делать. Факт, стер агрессию, что рвалась из него, еще пару часов назад. Теперь, он просто не знал, как быть.

– А ты?
– он повернулся к молодому сотруднику.
– Не умеешь держать лицо. Два часа и ни грамма удивления.

– Мне не нравится лгать.

– А притворяться ты не умеешь, - и повернулся ко мне.
– Он всё помнит, да? Он не забыл?

– Почему вы у меня спрашиваете?

– И правда?
– стушевался мужчина.
– Файет, как тебе удалось не забыть?

Парень чуть выпрямился, немного побаиваясь капитана или скорее, отдавая ему уважение через страх, как у некоторых зверей бывает.

–

Я сегодня никого уволю, отвечай.

– А если завтра не вспомните о "сегодня", то и ...

– Файет?!
– капитан не стремился быть спокойным.

– Мне, - замялся он, - то, что я знаю, не мешает жить.

– А мне, значит, мешает?!

– А разве нет?
– расхрабрился младший сотрудник.

– Хотите жить с тем, что сегодня узнали?
– спросила я.

– Придется.

– Неа, не придется, - и улыбнулась.
– По утру, как туман, память сойдет.

Капитан не совсем понимал, какое решение более в нем преобладает: гнев на меня, гнев на профайлера или на то... как, к чертям, всё это может происходить взаправду?

– Может, я все еще сплю, - пробормотал он, - поднимаясь из-за стола.

А я вспомнила одного монаха, который усердно молился. И когда я проявилась, принял меня за ангела. Я не отрицала и не подтвердила его вывод.

Я спросила:

– Для чего ты мучаешь себя?

И он изумился.

– Как, о святый ангел, я мучаю себя?

– Молишься, живешь в этой келье, не видишь планеты, не знаешь мира вокруг тебя.

– Это не причиняет мне мучений, о святый ангел, - ответил он смиренно.

Тогда я достала из кармана баночку с золотым эликсиром и протянула старцу.

– Выпей, если правду говоришь.

Но лишь потянувшись ко мне, рука его замерла. Он ощутил нечто, лицо его исказилось страданием, и он заплакал, убирая руку назад.

– Я не достоин благодати Господней, - прошептал он, принимая позу "головой к полу".

– Встань, пожалуйста, - попросила я его.

И он, не веря своим ушам, поднялся. Лицо его было омыто слезами. В глазах страдание. Я достала из кармана зеркало и поднесла к нему.

– Что ты видишь, человек?

– Измученного старого монаха, - просто ответил он, успокаиваясь и вытирая слезы.

– Чем же ты измучил себя?

И он перевел взгляд на меня. А для него, я сияла, как звездочка на небе. Волшебное поле озаряло келью, и он мог видеть это. Только вот, решил он, что я ангел. Это как видишь зебру, не знаешь, что за зверь, видишь копыта - говоришь "о, лошадь!". И тут также.

– Непрестанными молитвами во славу Господню, - ответил он и снова упал лицом к полу.

– Поднимись, пожалуйста, - попросила я.

И он поднялся,а я повернула к нему зеркало.

– Кого ты видишь?

– Себя.

– А кто ты?

– Смиренный раб Божий, Василий.

Я протянула ему эликсир во второй раз, со словами:

– Выпей, если говоришь правду.

Старец поднял руку, потянулся за баночкой, но замер.

– Не достоин я благодати Божьей, - и начал, кряхтя, опускаться на колени.