Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Боитесь? — сказал я ему резко. — Здесь оставайтесь, канцелярией занимайтесь!
Вот так. В следующий раз подумает, прежде чем пугаться всякой чуши.
Комната, где практиковала мадам ле Флю, представляла собой классический образец местообиталища ведьмы-гадалки. На столе хрустальный шар на подставке, на подзеркальнике человеческий череп, ну и прочих атрибутов полным-полно.
А вот сама мадам была не совсем похожа на гадалку. Те, обычно, стараются производить экзотическое впечатление. А я увидел женщину в обычном платье, с неприбранными
— Ваш долг велит Вам копаться в чужом белье? — спросила она, когда я объяснил ей причину своего визита. — Что ж, извольте: господин Терентьев обманул меня в самых нежных чувствах. Но теперь между нами все кончено.
— Меня особенно интересует Ваша фраза: «Берегитесь повторить судьбу Вашего отца», — сказал я, с интересом разглядывая человеческий череп, превращенный в подсвечник.
— У полиции везде уши, — сказала она. — Тогда странно, что Вам неизвестно все остальное.
— На вопросы отвечайте, — одернул я ее строго.
— Хорошо, — кивнула мадам ле Флю и приступила к рассказу. — Мы скрывали наше знакомство. Его отец не одобрял. Бог прибрал старика, и я надеялась… Как же мне стыдно было самой явиться к нему! А потом еще услышать… Может быть, я в сердцах сказала, чего говорить не следовало. Он же просто выгнал меня!
Она смахнула слезинку с глаз. Я наблюдал за ней, слушал и пытался понять, верю я ей или нет. Почему-то однозначного ответа не получалось.
— Господи! — подхватилась вдруг мадам ле Флю. — Мне нужно привести себя в порядок.
И она быстро скрылась за ширмой в углу комнаты.
— А хорошо ли младший Терентьев ладил со своим отцом? — спросил я невидимую мне собеседницу.
— Откуда мне знать, — ответила она из-за ширмы. — Хотя старик был самодур, да и жаден изрядно.
— Так Ваша размолвка с Терентьевым, — уточнил я, — была основана только на Ваших личных отношениях?
— Разумеется, — ответила гадалка. — А что нам еще делить?
Что ж, я вроде бы узнал все, что нужно. Теперь мне требуется поговорить с Терентьевым, чтобы выслушать его версию.
— Благодарю, — сказал я в сторону ширмы, — будьте здоровы.
— Постойте! — окликнула она меня.
Я повернулся. Мадам ле Флю вышла из-за ширмы. И сейчас она ничем не напоминала ту расстроенную женщину, с которой я разговаривал несколько минут назад. Яркое платье, делающее ее похожей на экзотическую птицу, причудливая причёска. Ни следа слез на лице.
— Хотите, я Вам погадаю? — спросила она с загадочной улыбкой. — Я все равно уже опоздала, поеду утром.
И, не дожидаясь моего ответа, мадам ле Флю присела к столу с колодой карт в руках.
— Да нет, спасибо! — сказал я с заметным сарказмом. — Избавьте.
Надев шляпу, я уже шагнул в дверной проем, когда услышал ее слова.
— Рядом с Вами есть женщина, — сказала гадалка вкрадчиво. — Вы скрываете друг от друга Ваши чувства?
Против своей воли я остановился, прислушиваясь.
— Ей грозит опасность, смертельная! — встревожено
— Что за опасность? — спросил я ее.
— Ну Вы же не верите во все это! — сказала гадалка. И добавила, кокетливо взглянув на меня снизу вверх: — Или верите?
Я усмехнулся в ответ и вышел. Гаданиям я не верил, разумеется. А вот в то, что меня сейчас пытались пугать, верил стопроцентно. Переиграла мадам ле Флю, увлеклась. Если бы она остановилась на первом акте, я бы, скорее всего, поверил ей. Но она не смогла. И теперь я уверен, что мадам имеет отношение к расследуемым мною смертям или, по крайней мере, что-то об этом знает. В противном случае, поостереглась бы она угрожать полицейскому следователю, пусть и столь завуалированно.
И все же я почувствовал тревогу из-за ее слов. Есть две женщины, от которых я скрываю свои чувства. Нина, ошибочно уверенная в моей к ней привязанности, и Анна, считающая, что я… Не знаю даже, что она думает обо мне теперь, но точно не знает о моих истинных чувствах к ней. Кого из них имела в виду мадам ле Флю? Впрочем, не слишком ли много значения я придаю этой гадальной чепухе? К мадам гадалке, несомненно, следует присмотреться крайне внимательно. Но принимать ее гадания всерьез — это уже слишком.
Утром следующего дня Коробейников доставил в управление господина Терентьева. Как и было приказано, под конвоем. Тот был, разумеется, разъярен таким обращением и сходу ринулся в бой. Отлично, я тоже был не прочь подраться! Мне доставит удовольствие осадить этого наглеца.
— Да как Вы смели! — орал мне Терентьев. — С городовым, через весь город! Это позор!
— А что в дверях-то? — спросил я его небрежно, намеренно не вставая ему навстречу. — Садитесь. В следующий раз подумайте, прежде чем полицейского чиновника из дому выставлять, — посоветовал я ему.
— Что Вам от меня понадобилось-то? — все еще возмущенно, но уже гораздо тише спросил Терентьев.
— Есть основания полагать, что Ваш батюшка был отравлен, — сообщил я ему. — Имел ли кто причины желать ему смерти?
— Мой батюшка был уважаемый человек, — заявил Никита Савельич. — Его все любили.
— А вот это мы знаем, — сказал я ему. — Вот только говорят, что Вы сильно с ним не ладили.
— Мало ли кто что болтает! — презрительно фыркнул Терентьев. — Где ж это видано, чтобы сын родного отца травил.
— А вот такие случаи часто встречаются, — пояснил я.
Господин Терентьев, кажется, наконец-то начал понимать, что я вовсе не шучу.
— Вы чего, господин следователь, — проговорил он ошеломленно. — Я не виноват.
— А кто?
— Я не знаю!
Весь гонор слетел с него, теперь он выглядел насмерть перепуганным.
— Может, мадам ле Флю или, вернее сказать, госпожа Анастасия Потоцкая?
— Вы до нее уже доискались, — спросил Никита Савельич с неудовольствием. — А ей-то зачем?