Яков. Воспоминания

Антонова Лада

В моем кабинете госпожа Потоцкая вдруг передумала запираться. Видимо, потому, что к этому времени в управление доставили снятого с поезда господина Курносова.

— Это он, — сказала она твердо, имея в виду Курносова, сидящего напротив, — пришел погадать, а затем спросил, нельзя ли напустить на тетушку какую-нибудь болезнь. Обещал денег заплатить. Я лишь продала ему яд, а уж травить тетушку — это был его выбор!

— Послушайте, это неправда! — пролепетал перепуганный Курносов. — Я до сих пор не знаю, каким колдовством она убила тетушку! Мало того,

она еще угрожала мне, говорила, что если я ей не заплачу, то она меня убьет! Ну, как с этим, который пытался… Ну, в газетах с утра читали же!

— В сопричастности к убийству Ивановой-Сокольской Вы уже изобличены, — сказал я Потоцкой. — Доказать убийство обоих Терентьевых будет несложно. Так что советую Вам покаяться.

— А Вы, господин следователь, не священник, — сказала она с полным самообладанием. — Уведите этого низкого человека, я при нем говорить не хочу.

Что ж, можно и увести. Курносов мне здесь сейчас без надобности, он уже все рассказал, а оформить можно и позже.

— Ну что, рассказывайте! — сказал я Потоцкой, когда Курносова увели в камеру.

— Терентьев действительно ходил ко мне, — начала она свой рассказ, — обещал жениться, я ему поверила.

— Да бросьте! — перебил я эти романтические бредни. — Про яд рассказывайте.

— Да все просто, — ответила Потоцкая. — Дала я Терентьеву яд, он батюшку и отравил. А потом заявил, что денег не отдаст. Вот я его самого и убила.

— А Курносов? — спросил я.

— По объявлению пришел, — ответила она. — Начал намекать, что не хочет потерять состояние. А теперь все на меня свалить хочет.

— А каков рецепт Вашего яда? — поинтересовался я у нее.

— Этот секрет я унесу с собой в могилу, — улыбнулась Потоцкая.

Странная женщина. Она только что призналась в трех убийствах, ее ждет каторга, а она сохраняет такое спокойствие и достоинство, что невольно вызывает уважение. Если только… Если только она не прикрывает сейчас дорогого ей сообщника, принимая на себя всю вину.

— Может, нужно кому-то сообщить о Вашем аресте? — спросил я.

— Нет, я одна, — ответила она со вздохом.

— Да, насчет предсказания, — внезапно сказала Потоцкая. — Я Вам не солгала. Берегите эту девушку! Видит Бог, я не желаю ей беды!

Даже у меня от ее слов пробежал холодок по спине. А Коробейников и вовсе смотрел на Потоцкую не отрываясь, как завороженный.

— Антон Андреич, — окликнул я его, — уводите.

Потоцкая поднялась и спокойно пошла к выходу из кабинета. Коробейников, все еще под впечатлением, последовал за ней, так что было слегка непонятно, кто кого ведет.

Минуты не прошло с их ухода, как в дверь постучали.

— Войдите, — бросил я не поднимая глаз от бумаг.

Дверь отворилась и вошла Анна Викторовна. Этого просто не могло быть! Но это было. Она пришла и стояла в моем кабинете, глядя на меня бездонными глазами. Господи, как я мог так долго не видеть ее?

— Анна Викторовна! — голос мой едва меня слушался. — День добрый.

Я поднялся, приветствуя, чувствуя, как улыбка сама собой появляется

на моем лице при виде этого чуда…

А в следующую секунду чудо исчезло, оставив вместо себя жестокую реальность. В дверь следом за Анной вошел поручик Шумский. Я почувствовал, как каменеет мое лицо. Только длительные тренировки в самодисциплине помогли мне сейчас сохранять спокойствие. Я не потерял самообладания, и это было отлично. Вот и дальше следует продолжать в том же духе. Позже, наедине с собой, я позволю себе почувствовать. А сейчас главное — не показать, насколько мне больно.

— Яков Платонович, — произнесла Анна необычно тихо и как-то неуверенно. — Мы к Вам по… по известному Вам делу.

— Присаживайтесь, — произнес я официально. — Я слушаю.

Шумский подставил Анне стул, и она опустилась на него медленно, будто сомневалась, стоит ли вообще садиться.

— Это куафер, — сказал мне поручик, — все указывает на него.

— Что именно? — осведомился я ледяным голосом.

— Он… — Шумский замешкался, посмотрел на Анну.

— Я видела, — напряженно произнесла она, — Катерину Федоровну… И по некоторым… причинам…

Я не перебивал ее ни словом, ни взглядом. Просто молча слушал. Но, видимо, я был настолько неприятен ей нынче, что даже находиться со мной в одной комнате ей было невозможно, потому что внезапно она вскочила со стула и бегом выбежала за дверь. Поручик, явно растерянный таким ее поведением, кинулся за ней, окликая на бегу. Но тут же вернулся.

— Вы не верите, да? — напустился он на меня. — А насколько мне известно, Анна…

— Вы что, хотите, чтобы я арестовал человека только за то, что он занимается своим делом? — спросил я его, уже едва сдерживаясь.

— Нет, Вы, вероятно, хотите, чтобы убийца продолжал свое черное дело, — ответил он и вышел, круто повернувшись.

Я посмотрел ему вслед и постарался снова начать дышать. Он не знал и никогда не узнает, как близко подошел к черте моего непрощения. Подобные оскорбления в свой адрес я спускать не привык. Но, раз уж она выбрала его, я справлюсь с собой. Ради нее. И еще, отчасти, ради себя самого, чтобы не выглядеть одуревшим от ревности идиотом. Каковым я, собственно, в этот момент и являлся.

— Антон Андреич, — сказал я вошедшему Коробейникову, с трудом овладев голосом, — продолжайте наблюдение за парикмахером, за куафером.

— Но Вы же говорили… — начал Коробейников.

— Если он как-то связан с этим делом, то после ареста Потоцкой он себя выдаст, — сказал я. — А самое главное, я не хочу, чтобы Анна Викторовна сунулась к нему. Вы же знаете ее характер.

— Я Вас понял, Яков Платоныч, — сказал Коробейников, и в голосе его я отчетливо различил сочувствие.

Может быть, мой помощник и не понимал, что происходит, я и сам-то не все понимал сейчас. Но чувствовал он всегда очень тонко. Вот и сейчас он видел, чувствовал мою боль и пытался утешить. Впрочем, зная меня уже достаточно, он ретировался очень быстро, понимая, что мне необходимо побыть наедине с самим собой.