Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— Яков Платоныч!

Анна Викторовна быстро шла по направлению ко мне. Я остановился, ожидая ее. Сегодня я выспался и был уже совершенно спокоен. За эту бессонную ночь я успел многое передумать и заставил себя смириться. Я ошибся, приняв ее благодарность за нечто большее, но такое может случиться с каждым. Я должен пережить это с достоинством, не навязывая своего внимания даме, которая предпочла другого. И уж всяко не изводя ее своей нелепой ревностью, на которую у меня никогда не было прав. Я позволил бешеному моему темпераменту

взять контроль, но теперь пришло время снова его обуздать. Анна Викторовна в самом деле способна помочь расследованию, и я внимательно и спокойно выслушаю все, что она захочет мне сообщить. Но это мое расследование, и действовать по ее указке я не стану.

— Послушайте, — заговорила Анна Викторовна взволнованно, подойдя ближе, — Вам срочно нужно провести обыск в доме Воеводина. Я почти уверена, что тело Тани Молчановой там.

— Вы что, узнали что-то новое? — спросил я ее.

— Да, — ответила Анна. — Я была в доме Воеводина. Татьяна там. И знаете, Сушков, он тоже как-то странно связан с этим делом, — добавила она. — Вы, кстати, знаете, что он уже умер?

— Да, знаю, — ответил я. — Но это по-прежнему не дает мне никаких оснований.

— Как? — удивилась она. — А смерть Воеводина — это что, тоже случайность?

— Странное падение с лестницы — это не доказательство убийства, — пояснил я предельно спокойно.

— Ну как же Вы не чувствуете, — вышла из себя Анна Викторовна, — что это все один большой клубок!

— Да чувствую я, чувствую, — успокоил я ее.

И снял с ее воротника маленький осенний листик, видимо, упавший с дерева и зацепившийся за кружево ее платья. Машинально снял, просто он меня раздражал безмерно, отвлекая внимание. Но буря эмоций, всколыхнувшихся во мне от этого жеста, показала, что до спокойствия мне еще очень далеко, что бы я там себе не говорил.

— Извините, — сказал я ей, — я тороплюсь.

И быстро пошел прочь. Сохранять внешнюю невозмутимость при разговоре я еще был способен. Но стоило мне коснуться лишь краешка кружева на ее воротничке, как все воспоминания, нежданные, непрошенные, нахлынули, снова погружая меня в отчаяние.

Анна, обнимающая меня, когда я вытащил ее из конюшни Молостовых. Ее руки, обхватившие мою шею, ее горячие слезы на моей щеке.

Мы стоим в зеркальном коридоре, обнявшись, и она прижимается ко мне и шепчет: «Живой».

Маленький пальчик, касающийся моих губ на кладбище: «А я все думаю о нашей истории».

Горячие губы, касающиеся моих губ на складе, и кровь течет по виску.

Теплые полуоткрытые губы, мягкий локон под моими пальцами: «Вы нужны всей вселенной».

Я остановился, поняв, что ушел достаточно далеко и меня нельзя увидеть, оперся на первую попавшую стену и постарался выровнять дыхание. Хватит. Хватит уже! Я должен это пережить, чего бы мне это не стоило. И я не могу терять самообладание каждый раз, когда оказываюсь поблизости от нее. Я владею собой, и силы воли у меня хватит.

Дыхание

постепенно выровнялось, и сердце стало стучать почти в нормальном темпе. Только вот болело сильно, но с этим я смогу жить.

Когда я вернулся в управление, Коробейников допрашивал протрезвевшего подпоручика. Благодаря пуле, лежащей в моем кармане, я уже знал, что Замятин Сушкова не убивал, а судя по тому, что донеслось до меня сейчас, мог оказаться и свидетелем.

— Кто-то еще стрелял, — говорил подпоручик Антону Андреичу. — Я слышал один выстрел.

— Значит, выстрел слышали, — уточнил мой помощник.

— Ну да, был, — подтвердил Замятин. — Из охотничьего ружья. Я еще подумал, кто это в городе охоту устроил. Ну и вышел за ворота, взглянуть.

— Дальше, — поощрил его Антон Андреич.

— Ну, молодой парень из кустов вышел, — продолжил подпоручик, — как раз напротив моего дома. Одет чисто, вроде как приказчик. Ну, а в руках у него была такая, ну, вроде как сумка, что ли.

— Опознать его сможете? — спросил я Замятина.

— Дак, если увижу, может и опознаю, — ответил он. Ваше благородие, простите меня за вчерашнее, — сказал мне подпоручик с раскаянием. — Вечером-то меня уж трогать не надо. А так я человек мирный.

— Стрельбу во дворе прекращайте, мирный человек, — сказал я ему строго. — Свободны.

— Сушкова, думаю, его жена убила, — сказал я Коробейникову, когда Замятин, не помня себя от радости, вышел за дверь. — Время ухода ее из больницы совпадает со временем смерти.

— А что говорит доктор Милц? — поинтересовался Антон Андреич.

— Да ничего он не говорит, — ответил я с досадой. — Говорит, что никаких признаков насилия нет. Ну, а много ли Сушкову надо было? Надави на рану, сдвинь немного пулю — и все.

— Но ей зачем это? — спросил Коробейников задумчиво.

— Везите ее сюда, — велел я, — здесь и спросим.

Перед уходом я еще попросил Коробейникова вызвать ко мне дежурного.

— Да, Яков Платоныч, — вытянулся Евграшин, войдя в кабинет.

— Проверь, — велел ему я, — если по старым делам проходили накладные усы, парики, бороды, неси их сюда в кабинет, и дела, по которым они проходили, тоже.

Нужно было отработать единственную улику, найденную мной в комнате пропавшей Элис Лоуренс. Я чувствовал, что это ниточка, которая сможет привести меня к ней вернее даже, чем записка из солдатика.

Спустя краткое время, не успел я толком рассортировать материалы, которые принес мне Евграшин, вернулся Коробейников, доставивший, как и было приказано, жену Сушкова. Я ее еще не видел, но с первого взгляда понял, что справиться с ней будет ой как не просто. Лицо ее, с тонкими, плотно сомкнутыми губами, являло собой образец упрямства и хладнокровия, а в глаза выдавали натуру хитрую, не чуждую жадности и подлости. Даже если бы я не подозревал ее в шантаже и убийстве мужа, впечатление все равно было бы отталкивающим.