Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Ну, значится так, — докладывал мне околоточный надзиратель Ульяшин, — личность убитого неизвестна, но, судя по фуражке, это студент Петербуржского университета. Следовательно, приезжий. Нашел его дед-охотник. Он сразу к Елагиной, это ее земля. Ну, лес то есть. А Елагина тотчас посыльного к нам отрядили. Дед-то сам пока до города доковыляет…
— Допросил?
— Кого? Деда? — уточнил Ульяшин. — А как же! И рапорт составил, честь по чести. Ружье проверил: чистое, не стреляное.
Это он молодец. Четко сработал. Михаил Иванович Ульяшин вообще выделялся в нашем полицейском
— Рана, кстати, не ружейная? — вмешался в разговор доктор Милц, осматривавший тело.
— Да и в карманах пусто, — добавил я. — Ни денег, ни документов.
— Да, — задумчиво протянул Милц, — и предсмертной записки тоже.
— А Вы что, — спросил Милца Коробейников, —думаете, что это могло быть самоубийство?
Доктор покосился на него с некоторым неодобрением. Он терпеть не мог строить предположения.
— Если он стрелял сам в себя, то пуля должна была войти примерно вот под таким углом, — Милц показал на пальцах угол входа пули, — но я точнее скажу после вскрытия.
— Действительно, пуля вошла под углом. Место здесь подходящее, — Коробейников оглянулся, задумался и порадовал нас несколько неожиданным выводом: — Это вполне могла бы быть дуэль!
Я вздохнул:
— А Вы романтик, Антон Андреич.
Да уж, бурная фантазия моего помощника часто помогала ему в делах, но также часто и мешала. Коробейников был способен выстроить версию, заполняя недостаток фактов собственными предположениями, а иногда и выдумками. При этом, в силу возраста и внутренней склонности к мечтательности, подобные его версии часто грешили излишним романтизмом. Я старался, как мог, искоренить в нем эту привычку, но получалось пока не слишком хорошо.
— Я все-таки склонен придерживаться версии, что это самоубийство, — возразил Коробейникову Александр Францевич, тоже не одобрявший излишней романтичности в разговорах о насильственной смерти.
Но хоть я и был согласен с ним в том, что расследование убийства требует, в первую очередь, фактической, а не эмоциональной оценки, в данном случае наш добрый доктор однозначно ошибался на счет происшедшего здесь.
— Да нет, — возразил я ему. — Следов пороховых газов на одежде не обнаружено. Если бы он стрелял в себя сам, то ткань на одежде обгорела бы.
— Ну, Яков Платоныч, — ответил мне Милц, недовольный скорее не своей ошибкой, а тем, что, вопреки обыкновениям, увлекся и стал строить предположения, — это Ваша задача выяснить. А мое дело медицина.
— А что, если ограбление? — предположил Коробейников. — Вы же сами сказали, что у него в карманах нет ни денег, ни документов.
— А вот это вряд ли, — я показал ему на притоптанную почву вокруг тела. — Студент поджидал здесь кого-то. Долго ждал. Поэтому и топтался на одном месте.
Я прошелся около охотничьего домика, посмотрел на тело студента под разными углами. Внимательнейшим образом разглядел почву под ногами, отбрасывая тростью
— Отсюда убийца стрелял, — сообщил я Коробейникову. — Спустился по тропинке к домику и выстрелил в студента. Откуда тропинка, Антон Андреич?
— С деревни, — ответил Коробейников, упаковывая гильзу.
Я оглянулся. Мы пришли сюда напрямик через лес, кратчайшим путем от дороги. Но к домику вели две хорошо утоптанные тропинки.
— А та откуда? — спросил я, указывая на вторую.
— Это от Елагиных, — пояснил мне Антон Андреич и продолжил: — Мне все-таки кажется, что это дуэль. Все сходится. Выстрел оттуда, выстрел отсюда.
Коробейникову его версия явно пришлась по нраву. Ну, ее ведь тоже придется проработать. Но и не только ее.
— Ни одну версию пока отбрасывать нельзя, — успокоил я своего помощника.
Доктору Милцу разговоры о дуэлях и прочей романтической чепухе явно надоели и он попросил Ульяшина отправить тело в мертвецкую, дабы там приступить к подробному вскрытию.
— Между прочим, — сообщил доктор нам на прощание, — пять лет назад вот в этом доме застрелился Семен Афанасьевич Елагин. Это супруг помещицы Елагиной.
— Да-да! — подхватил Коробейников. — Это старая легенда. Говорят, что до сих пор где-то здесь бродит его призрак.
Доктор недовольно фыркнул при упоминании о призраках и, поклонившись мне, удалился вслед за городовыми, уносящими тело. А я, сопровождаемый Коробейниковым, отправился по тропинке к дому Елагиных. Вряд ли дело о самоубийстве пятилетней давности имеет отношение к убийству студента. Но в любом случае требовалось представиться хозяйке поместья и узнать, не в курсе ли она, что произошло сегодня ночью на ее земле.
Мы с Антоном Андреевичем подошли к дому Елагиных и попросили доложить. Оказалось, нас уже ожидали. Горничная проводила нас в гостиную. Госпожа Елагина, расстроенная дама средних лет со все еще заметными следами былой красоты, пила чай с адвокатом Виктором Мироновым. Пребывание здесь последнего, должен сказать, было для меня полнейшей неожиданностью.
— Простите, — спросил я, поздоровавшись, — а присутствие адвоката как-то связано с произошедшим в лесу?
— Я пришел навестить и поддержать вдову моего старого друга, — ответил мне Виктор Иванович. — Видите ли, пять лет назад там, в охотничьем домике погиб муж Софьи Николаевны. А неподалеку произошел еще один несчастный случай.
— И какая связь? — поинтересовался я недоуменно.
— Никакой, — ответил Миронов. — Просто ряд трагических событий в одном и том же месте. Тяжелые воспоминания для Софьи Николаевны. И тут еще это…
Рассказывая, Виктор Миронов по привычке начал расхаживать по комнате. Затем остановился, взглянул на меня пристально:
— Яков Платоныч, простите, Вы против моего присутствия?
Я улыбнулся ему предельно вежливо:
— Нет, я не против. Но просто мы не в зале суда. А госпожа Елагина не является подозреваемой. Но если Вы здесь просто как друг, Бога ради!