Яна и Ян
Шрифт:
«…Яна, любовь моя, я, наверное, сумасшедший. Впрочем, ты об этом уже знаешь. Вчера я отправил тебе письмо, чтобы решить наконец свою судьбу, собственно, нашу судьбу, а сегодня целый день с нетерпением ждал ответа. Будто у письма есть крылья или у тебя в распоряжении личный курьер. Будь снисходительна, любимая, ведь я так страдал без тебя. И не сердись за то, что опять пишу тебе. Я сижу один в учебном классе, потому что никому не придет в голову заглянуть сюда — все веселятся в клубе. Передо мной лежит чек с самыми прекраснейшими словами на земле, и я снова
Праздничный ужин нам устроили в клубе — там стоит огромная, до самого потолка, елка, на которой наш «ученый» Скалка укрепил какие-то потрясающие бенгальские огни, — а во главе стола сидела жена майора Рихты, прелестная женщина. И так хорошо нам было с ней, что казалось, будто мы дома. Я, как и другие, смотрел на нее с тайным восхищением и при этом представлял на ее месте тебя. Будешь ли ты сидеть вот так за праздничным столом рядом с моими солдатами, когда я стану командиром батальона?..
А впрочем, наверное, это Лацо заразил меня своими фантазиями. Лучше я расскажу тебе, как мы с ним улизнули после ужина. С нами увязался и Захариаш, хотя в клубе уже появились девчонки из сельскохозяйственного училища.
Шел снег, ярко светились окна, и в некоторых из них, где забыли задернуть занавески, были видны новогодние елки и люди, сидящие за столом. В одной квартире престарелые супруги, держась за руки, смотрели телевизор, в другой — молодые укладывали спать ребенка, который держал в объятиях огромного медведя и никак не хотел с ним расстаться. Картины в окнах сменялись, как на рождественских открытках, а мы, три солдата, шли и любовались ими. Не знаю, зачем я тебе пишу об этом, — наверное, я просто не умею писать писем, — но нам было так хорошо!..
Мы пообещали друг другу никогда не вспоминать о том времени, когда не были вместе, обещали начать все сначала. Однако мы оба очень изменились, Яна, как раз за это время. Ни за что на свете я не хотел бы пережить его снова, но я чувствую, что оно со мной сделало. Оно всего меня будто просветило рентгеном, вывернуло наизнанку… Я опять поставил пластинку и мысленно пригласил тебя на танец. И опять мне захотелось узнать, какие же у тебя глаза. А потом, мне приятно, что твои кавалеры разглядывают меня с таким вниманием, будто я инопланетянин. Я держу тебя в объятиях и не подозреваю, что этот танец сыграет такую огромную роль в моей жизни. Это почти как в сказке о золотой рыбке. По счастливой случайности она попала рыбаку в сети, и теперь уже только от него зависит, исполнит она его желания или он потеряет все, о чем мечтал. Ах, любимая, я оказался не очень мудрым рыбаком, и меня охватывает ужас при мысли, что я мог потерять. Нет, не будем вспоминать об этом…
Ты пришла тогда ко мне с мороженым в руках, в красном пальто… Я очень тоскую по тебе. Никогда не переставал тосковать. И это бессвязное письмо я пишу тебе только потому, что ждал безумно долго, и теперь мне каждая минута кажется вечностью. Я спросил, хочешь ли ты стать моей женой. А теперь я хочу спросить тебя, будешь ли ты моей женой, если
Твой Ян».
В рождественский сочельник, вечером, телеграммы на почте принимала какая-то суровая дама.
— Скажите, пожалуйста, — спросила я с волнением, — сегодня телеграмму получат? Нельзя ли послать ее «молнией»?
— А что, у вас горит? — пробурчала дама, взглянула на текст и недоуменно покачала головой.
В телеграмме стояло всего четыре слова: «Да! Да! Да! Яна».
4
В день нашей свадьбы дождь лил как из ведра. Но жильцы из соседних домов высыпали на улицу, чтобы посмотреть, как Ян переносит меня через лужи, по которым волочились шлейф и вуаль. Все говорили, что дождь к счастью.
Нам же было все равно. Мы были счастливы и не собирались доверять свое счастье изменчивым явлениям природы.
— Вы сумели отстоять свое счастье, — сказал отец в свадебном тосте, — так берегите его впредь, боритесь за него с отвагой ваших пылких сердец!
Перед отъездом в часть Ян припомнил этот тост и подарил мне картинку. Она походила на карточку из детской игры, на ней был изображен слон и подпись гласила: «Отважное Сердце». Ян получил ее еще в первом классе от зубного врача за то, что даже не пикнул, когда ему удаляли зуб.
— Мне она уже не потребуется, любимая, — сказал он, великодушно расставаясь с картинкой, — а тебе может пригодиться.
Отважное Сердце показало свою силу почти тотчас же, как только появилась пани Балкова. Она принесла нам свадебный подарок — миниатюрный серебряный молочник, вещицу из своего фамильного серебра. Мол, пригодится для сливок, когда я буду устраивать кофепитие для гарнизонных дам.
Ян и бровью не повел, а мне стало не по себе. «Кофепитие для гарнизонных дам»! Отважное Сердце, защити меня!
Итак, наша совместная жизнь началась. Прошло уже целых пять недель. Но нам принадлежала только одна-единственная. Три раза я ждала Яна, предварительно поджарив цыпленка в электрическом гриле — его нам подарили на свадьбу Лацо и Вера. Три раза, и все напрасно.
— Ты, Яна, как жрица из греческой мифологии, которая приносит жертвы неблагодарным богам, — иронически заметил Пушинка. — Только жрицам было легче, — добавил он сочувственно, — им не приходилось жарить жертвенных птиц на гриле.
Вчера вечером Ян позвонил по телефону и сказал: «Я приеду, даже если для этого мне придется украсть вертолет!»
Ночью мне снилось, будто, услышав рокот мотора, я выбегаю из дома, а в солнечном небе плывет вертолет, словно неповоротливый черный жук. Потом из него выпрыгивает Ян с парашютом и летит вниз, к земле, а я вдруг начинаю возноситься вверх. Мое нетерпение столь велико, что плевать я хотела на законы земного тяготения. И вот Ян заключает меня в свои объятия. «Ты хочешь на Землю, Яна?» «А что нам там делать? — говорю я. — Опять пылесосить?!» И мы продолжаем возноситься над нашей крошечной Землей под гигантским шелковым зонтиком. Красота! Ян заслоняет меня от солнца, чтобы не высыпали лишние веснушки.