Яна и Ян
Шрифт:
И вдруг в эту идиллию врывается голос мамы:
— Раз ты не пылесосила вчера, надо было сегодня встать пораньше. Ты же замужняя женщина!
Боже мой! Представления матерей о супружестве столь же прозаичны, сколь прозаичен их собственный брак. Пылесос, кухонные полотенца, кастрюли, филейная вырезка… Нет, я хочу, чтобы наша супружеская жизнь строилась совсем на иных началах. Ну, вот как в моем сне…
Я пропылесосила квартиру, сходила в магазин, накрутила волосы. «Зеркало-зеркало, как выглядит замужняя женщина? Нет, подожди, я еще подкрашу глаза…»
В
— Послушай, Яна, мне интересно, какое приданое дают теперь за девушкой? В мое время давали не менее тридцати тысяч.
— Я вышла замуж без приданого.
— Без приданого?!
— Ну да! Мы же любим друг друга.
Пусть поудивляется.
Скорый прибывает в 14.26. Я приехала на вокзал за час: вдруг поезд прибудет с опережением графика?! На мне был новый синий костюм, и сама я медленно сипела от холода. Но Ян меня в нем еще не видел, поэтому я согласна даже померзнуть.
Какая-то толстая дама в кроличьем манто с разбегу налетела на меня и, не извинившись, принялась проталкиваться к парапету. Через секунду мы уже знали о причинах ее волнения.
— Девушка, не пришел еще поезд из Будеёвице? Я жду мужа!
Я удерживаю свои позиции у парапета. Я тоже жду мужа, к ее сведению. «Девушка»! Разве она не видит, что у меня на пальце кольцо? Где там! Знай ораторствует:
— Двадцать лет мы прожили вместе, ни шагу друг без друга, а теперь ему дали путевку на курорт, нервы у него…
Живут же люди! Двадцать лет вместе — и ни шагу друг без друга. Но мой друг, Отважное Сердце, нашептывает: «Разве временем можно измерить жизнь двух людей? Что такое время? Оно мчится, когда вы вместе, и тянется невыразимо долго, когда вы в разлуке…»
— Скорый поезд из Ческе-Будеёвице, Весели, Табора прибыл на третий путь.
У меня задрожали ноги. Я в полуобморочном состоянии — каждый раз одно и то же!
— Франя! — вопит дама в кроличьем манто и самозабвенно машет обеими руками. — Вон мой муж!
«Худ как щепка», — сказала бы мама про этого Франю. Мне до ужаса хочется, чтобы вслед за ним появилась высокая фигура Яна в офицерском форменном пальто, чтобы дама в кролике увидела, как выглядит мой муж, но той уже и след простыл. Пространство перед парапетом пустеет, толпы на лестницах редеют…
Наконец появилась группа офицеров. «Тихо! — приказала я своему сердцу. — Не дури…» Но оно зря колотилось, Яна среди офицеров не было. Станционный служащий уже вешал цепь, закрывая проход.
— Скажите, пожалуйста, это действительно был скорый из Будеёвице?
Служащий обернулся — старый, худой, хмурый:
— А вы думали, из Монте-Карло? Разве не ясно объявили?
— Не будет ли еще какого-нибудь… ну, особого скорого?
Он лукаво подмигнул:
— Что, не приехал ваш голубчик? Дело знакомое, мужикам верить нельзя…
Закрывая собой расписание поездов, дама в кроличьем манто душила в объятиях своего Франю. Но я и без расписания знаю, что следующий поезд приходит только в десять вечера. Значит, нужно ждать еще семь часов. Я уже ждала
— Всего несколько часов, — говорит мама спокойно.
Ей легко говорить! Она живет с папой двадцать лет, и они тоже не сделали ни шага друг без друга. Даже на работе они ездят в одном трамвае. Но отец меня понимает и пытается успокоить:
— Может, его кто-нибудь согласился подвезти на машине? Помнишь, так уже было однажды, когда он учился в училище.
«А может, он украл вертолет? — шепчет Отважное Сердце. — На вокзал больше не ходи. Все уйдут на концерт, и ты встретишь его дома одна. Пусть он позвонит подольше у дверей, а потом ты подойдешь, и откроешь, и засмеешься. Что, где-нибудь пожар? Ни слова упрека, ни расспросов, ничего, ведь ты клялась быть разумной, нежной и все понимающей женой!»
Играя роль такой жены, я насадила на вертел уже четвертого по счету «жертвенного» цыпленка. Потом достала скатерть, фарфор, хрусталь — все из приданого — и накрыла стол на двоих. Над тахтой повесила репродукцию «Клеопатры» Зрзавого, которую купила с последней зарплаты. Мама непременно скажет: «Опять новая картина? У вас будет не дом, а картинная галерея». По ней, так лучше купить скороварку. Когда я наконец задернула занавески и включила электрокамин, в моей каморке стало совсем уютно…
Я уже три раза причесалась и подкрасила губы. Выключила и опять включила камин. Принесла бутылку вина из холодильника и унесла ее обратно. Взяла в руки книжку и не прочла ни строчки… Ждать, ждать! За те три года, что я знакома с Яном, я могла бы написать целый роман. Героиней романа, конечно же, была бы я, жена, которая сидит в одиночестве за столом, накрытым на двоих. Почему Пушинка не написал до сих пор психологическую драму об ожидании? Но разве мужчины знают, что это такое?
А цыпленок все сохнет. На это невозможно смотреть. Вот досчитаю до десяти, нет, до двадцати, до пятидесяти, до ста — и раздастся звонок…
Была полночь, когда я услышала, как поворачивается ключ в замке. Это вернулись наши. Вошли тихо, как призраки. Они не хотели нас будить. Я не вышла из своей комнаты, чтобы не портить им настроения. Пребывая в глубокой жалости к самой себе, я откупорила бутылку и выпила залпом целый фужер. Вино оказалось замечательное, и я налила второй фужер. А третий…
Я сидела уже за свадебным столом, который тихо колыхался передо мной вместе с приглашенными на свадьбу гостями. Ян взял его у меня из рук: «Не пей больше, любимая, нам предстоит долгий путь». На улице нас ждал «крайслер», нагруженный лыжами и рюкзаками. Мы переоделись в лыжные костюмы и отправились в заснеженные Изерские горы — Пушинка разрешил нам пожить неделю на своей даче.
Она оказалась занесенной снегом по самые окна, внутри стоял собачий холод. Пока Ян растапливал печку, облицованную кафельной плиткой, я уснула, одетая, на огромной постели, сделанной из дубовых досок. Постель качалась подо мной, словно корабль, груженный перинами, покрытыми канифасом.